Новости Марпосада

[• Вячеслав С.]

Напомню: Ливадию Мария Александровна получила в подарок вскоре после смерти свекра и свекрови. Уход обоих она пережила очень тяжело, может быть, даже тяжелее, чем их родные дети. А вот в стране горе по поводу смерти Николая Павловича разделяли далеко не все. Будущий учитель ее старшего сына, профессор Петербургского университета по кафедре гражданского права, историк, философ и публицист Константин Дмитриевич Кавелин писал через несколько дней после смерти императора:
Калмыцкий полубог, прошедший ураганом, и бичом, и катком, и терпугом по русскому государству в течение 30 лет, погубивший тысячи характеров и умов, это исчадие мундирного просвещения и гнуснейшей стороны русской натуры околел... Если бы настоящее не было так страшно и пасмурно, будущее так таинственно, загадочно, можно было бы сойти с ума от радости и опьянеть от счастья.
Это загадочное будущее олицетворял ее муж, новый император Александр II. Известный славянофил Алексей Степанович Хомяков, года не доживший до освободительного манифеста, обнадеживал своих единомышленников: исторический опыт России свидетельствует, что вслед за хорошим правителем у нас всегда следует дурной, за ним снова хороший и так далее. И доказывал: Петр III был плохим, Екатерина II — хорошей, Павел I — плохим, Александр I — хорошим, Николай I — плохим, значит, Александр II просто обязан быть хорошим. Хомяков, конечно, шутил. Но в каждой шутке, как известно... Нередко схему Хомякова применяют и по отношению к более давней, и совсем новой истории России.
Но что представляется в нашей истории действительно неотвратимым, так это то, что каждый новый правитель начинает с кардинальной переделки сделанного его предшественником. Александру Николаевичу предстояло действовать в этом направлении особенно решительно. И мотивы у него были весьма серьезные. Павел, к примеру, уничтожал все, сделанное Екатериной, из-за ненависти к матери, принявшей в последние годы его жизни форму явно патологическую. Александр продолжал любить отца, но понимал, что в доставшейся ему униженной, побежденной, разоренной стране все нужно менять, чтобы эту страну как минимум сохранить, а если получится, и вернуть ей былую славу и могущество. Мария Александровна, несмотря на любовь к покойному свекру, который оставил мужу такое тяжелое наследство, понимала это не хуже других.
На шестом году после вступления на трон Александр Николаевич отменил крепостное право. Причем сделал это вопреки яростным протестам большинства приближенных. 22 миллиона крестьян получили свободу (по ревизии 1858 года население России составляло 74 миллиона человек). И пусть закон от 19 февраля 1861 года упрекают в несовершенстве, и упреки эти не лишены оснований, он все равно останется «величайшим делом русской истории». Так сказал о Манифесте царя-освободителя один из лучших знатоков русского государственного права, профессор Борис Николаевич Чичерин.
Любопытно, что вскоре после этой поистине великой реформы в первом номере выходившего в Париже журнала «Правдивый» за 1862 год появился очерк уже упоминавшегося князя Петра Долгорукова, уничижительный для царя и особенно для его окружения. О Марии Александровне автор пишет в основном с сочувствием, но находит основания и для упреков:
Императрица, женщина вполне добродетельная, одарена большой силой недвижности, но не имеет никакой энергии, ни малейшей предприимчивости. Она видит, что все идет скверно, Россию грабят, дела путают, императорскую фамилию ведут к большим бедствиям; она все видит, понимает, проливает втихомолку горькие слезы и не решается вмешаться в дел,а. А кто же бы имел более ее права в них вмешиваться? Ее участь соединена с участью государя; ее дети — дети государя. Если бы она стала прямо, открыто, громогласно говорить истину, обличать дураков и мерзавцев, окружающих ее мужа, кто бы мог ее заставить молчать? Мать шести великих князей, мать наследника престола, что бы с ней могли сделать? Ровно ничего. Нельзя же было бы ее ни выслать из России, ни со-слать в Сибирь, ни посадить в казематы... Она не умеет пользоваться своим положением.
Отчасти князь-бунтовщик был прав. Но лишь отчасти. Он, как большинство людей, требовал от другого такой же реакции, таких же поступков, какие совершал сам. Но он — человек мощного, взрывного общественного темперамента. Она этого темперамента лишена абсолютно. И все же обвинять ее в полной безучастности к общественной жизни несправедливо. Обычно среди сторонников и помощников государя называют младшего брата, великого князя Константина Николаевича, и тетушку, великую княгиню Елену Павловну. Но верной и неизменной помощницей мужа была и Мария Александровна. Мало того, что она искренне разделяла его желание дать свободу своим подданным. Зная его характер, она постоянно, изо дня в день поддерживала его решимость, убедительно опровергала доводы противников отмены рабства. А они очень старались приводить доводы серьезные и пугающие. О ее вкладе забыли не по злонамеренности, а потому, что она об этом вкладе никогда не говорила (в отличие от Константина Николаевича и Елены Павловны), а, как известно, сам себя не похвалишь — никто не похвалит... Кроме того, вскоре после проведе-ния главных реформ ее настолько оттеснили от императора, что о ее роли на первом, решающем этапе просто забыли. Да и Александр Николаевич не любил отдавать должное жене — ревниво помнил, что именно ее называли самым умным и благородным человеком в царской семье. Как ни странно, мужа это не радовало, а больно задевало. Зная это, «доброжелатели» всегда докладывали ему о комплиментах в адрес императрицы. Особенно раздражало Александра, когда ею восхищались его враги. А таких примеров немало. Вот отзыв князя Петра Алексеевича Кропоткина, бывшего пажа, ставшего главой анархистов и непримиримым врагом царя:
Из всей императорской семьи наиболее симпатичной была Мария Александровна. Она отличалась искренностью и когда говорила что-либо приятное кому- то, чувствовалось так. На меня произвело глубокое впечатление, как она раз благодарила меня за маленькую любезность (после приема посланника Соединенных Штатов). Так не благодарит женщина, привыкшая к придворной лести.
Она не привыкла не только к придворной лести, но и к самой придворной жизни. Роскошь, торжественные, но пустые ритуалы, бесконечные балы и приемы были ей чужды, утомляли, вызывали протест, который приходилось скрывать. Оттого она еще больше замыкалась в себе, вызывая все новые упреки в холодности, высокомерии, инертно-сти. Ее самые естественные поступки способны были вызвать раздражение и обиды всей «царской дворни» (как называл придворных князь Долгоруков).

[• Вячеслав С.]

В конце правления Николая Павловича и в начале царствования его сына вошли в моду спиритические сеансы. При дворе это увлечение охватило всех. Марии Александровне несколько раз тоже пришлось принять участие в «столоверчении» — не могла отказать настойчиво приглашавшей ее свекрови. Но спиритизм вызвал у нее такой решительный внутренний протест, что она в кои-то веки решилась: категорически отказалась от участия в сеансах. Была убеждена, что любого рода гадания, предсказания, магия несовместимы с православием. Как раз непонимание этого, приверженность к обрядовой, а не сущностной стороне православной веры принесет много бед будущей жене ее внука, последней российской императрице.
Мария Александровна была человеком глубоко, истинно верующим. Многие говорили, что она рождена не для трона, а для монастыря. Возможно, так оно и было. Во всяком случае, такое глубочайшее смирение и полное самоотречение если и встречается, то не в царских дворцах, а в монашеских кельях.
Она очень любила Москву. Ходила в старинные храмы, изучала их подробно — постигала душой. Приближенных поражали ее глубокие познания в истории России и православной церкви. Анна Тютчева вспоминала: «Я ей сказала, что, конечно, она первая из русских императриц родом из Германии, которая сделалась вполне православной не только по сердечному убеждению, но и по глубокому научному знакомству с православием. Императрица ответила мне на это, что ее тетка, императрица Елизавета Алексеевна... также была чрезвычайно предана православной вере и написала даже рассуждение о превосходстве православной церкви над латинским и протестантским вероисповеданием, но что, к сожалению, это сочинение потеряно».
А если уж Мария Александровна сказала «потеряно», значит, так оно и есть. Она долгие годы собирала все до-кументы, написанные Елизаветой Алексеевной или как-то связанные с ее жизнью. Когда Елизавета умерла, ее племяннице было всего два года, так что помнить тетушку она не могла. Зато из рассказов матери, родной сестры императрицы Елизаветы, возникал образ столь притягательный, что Мария всю жизнь находилась под его обаянием. Близ-кое знакомство с русским двором помогло племяннице многое понять в характере и поведении своей обожаемой предшественницы. Хотя понять до конца она едва ли могла: у нее была добрая, любящая свекровь, ничем не похо-дившая на ту, что отравляла жизнь Елизаветы.
Все документы Мария Александровна доверила своему сыну Сергею, в надежде, что он их сохранит и, может быть, опубликует. Сергей Александрович, к сожалению, не унаследовавший ни характера, ни высоких моральных устоев матери, тем не менее ее обожал и постарался выполнить ее поручение. Во-первых, собственноручно переписал более тысячи(!) писем Елизаветы Алексеевны, хранившихся у немецких родственников (что для него — настоящий подвиг). Во-вторых, передал бумаги в надежные руки — своему кузену, великому князю Николаю Михайловичу.


Жестокая судьба все-таки пощадила императрицу Марию. Ей выпало похоронить только двоих своих детей. Ни до неожиданно ранней смерти Александра (император Александр III скончался от болезни почек, ему было всего 49 лет), ни до убийства Сергея (его взорвал террорист Каляев), ни до гибели Павла дожить ей было не суждено. До убийства мужа, несмотря ни на что, любимого, — тоже.
Мистицизм был ей чужд, но совершенно игнорировать приметы и предчувствия она не могла. Я уже писала о черной накидке в день свадьбы. Но сама она этой накидки не видела — ей рассказали. А вот то, что случилось на коронации, она видела своими глазами... Это было в ее любимой Москве. В день восшествия на престол с колокольни Ивана Великого неожиданно упал колокол. Погибли двое прохожих. Она была в ужасе: царствование начинается с невинной крови. Какое жуткое предзнаменование! Правда, кто-то тут же вспомнил, что в последний раз колокол па-дал, когда Наполеон вынужден был покинуть Москву, Так что, похоже, примета вовсе не плохая. Мария Александровна появилась в Успенском соборе в платье из расшитой серебром парчи с длинным треном. Высокая, стройная, с тонкой талией, которая, казалось, вот-вот переломится, она казалась совсем юной (а было ей к тому времени уже 32 года). Двигалась, опустив глаза, медленно, будто плыла, не касаясь земли. Присутствовавшие на коронации вспоми-нали, что выражение ее лица было исполнено такой благоговейной чистоты и сосредоточенности, что у многих невольно наворачивались слезы умиления. И еще многие заметили, что ее облик странно, даже трагически контрастировал с пышностью и блеском окружающей обстановки.
После того как митрополит облачил Александра в мантию, возложил регалии и передал новому государю корону, которую тот сам надел на себя, император подозвал супругу. Она встала перед ним на колени. Он возложил на нее маленькую корону. И вдруг... корона упала и покатилась к ногам Александра. Марии стало страшно: «Наверное, мне не придется долго царствовать...» — эти слова слышали все, кто стоял поблизости. Потом их не раз вспоминали и истолковывали падение короны как дурную примету, которая не могла не сбыться. Хотя все объяснялось просто: статс-дама, графиня Клеопатра Петровна Клейнмихель, плохо прикрепила корону к волосам императрицы.

[• Вячеслав С.]

Отступление о том, кто должен был стать императором Николаем II
Я уже упоминала и о противоречиях, возникших между Марией Александровной и ее супругом по поводу воспитания наследника, и о трагедии, обрушившейся на императорскую семью в 1865 году. Начну с первого. Поначалу, еще при жизни Николая I, воспитателями цесаревича были назначены генералы Николай Васильевич Зиновьев и Григорий Федорович Гогель, люди честные, но приверженцы давно устаревших взглядов на роль будущего государя, они пытались воспитать скорее самодержца XVIII века, чем императора, которому предстояло править страной на рубеже века двадцатого. Марию Александровну это очень беспокоило, и сразу после смерти свекра она определила для наблюдения за учением старшего сына Владимира Павловича Титова, известного не только честностью, но незаурядным умом и блестящей образованностью. Он прекрасно сознавал свою ответственность перед историей, ведь ему предстояло воспитать человека, от которого во многом будет зависеть будущее великой страны. В учителя наследнику он подобрал людей сведущих и способных. На свою беду, эти его назначения утверждала сама Мария Александровна и мужу о них не докладывала. Не потому, что пренебрегала его мнением, просто считала, что он и так слишком занят государственными делами. Но «доброжелатели» не замедлили донести государю, что его супруга окружает наследника «красными» учителями. Александр Николаевич был разгневан: «Видно, вы распоряжаетесь воспитанием моих детей без моего согласия!». Императрица проявила редкое упорство: Титов умен и благороден, его влияние на цесаревича самое положительное.

Но тут Титов выступил с инициативой: цесаревич должен прослушать курс в университете, в наши дни это необходимо. О реакции двора на это предложение писал князь Долгоруков: «Вся царская дворня возопила: “Титов — якобинец!”, и в течение нескольких месяцев зимы 1857-1858 года, если бы царской дворне предложили вопрос: “Кто хуже, Титов или Робеспьер?”, она бы тотчас воскликнула: “Разумеется, Титов”. Люди с умом и со здравым рассудком (имеется в виду императрица и те, кто разделял ее взгляды. — И. С.) тщетно указывали на примеры европейских принцев, которые слушают курсы наук в университетах, но в Зимнем дворце этого и понять не могли. Ведь и то правда: европейские принцы предназначены быть истинными монархами, то есть монархами конституционными, а Николай Александрович предназначается быть самодержцем, сиречь миропомазанным фельдфебелем! На что ему университет? Преображенский манеж гораздо ближе к цели!»
В противовес этому мнению приведу случай, происшедший во время визита наследника в Италию. Дело было в Милане. Принц Гумберт Сардинский тепло принимал русского царевича. Николай Александрович, который с самых ранних лет интересовался вопросами государственного управления, попросил принца рассказать об организации судов в его стране. Гумберт засмеялся: «Вы спрашиваете о вещах, о которых я не имею никакого понятия. Это у вас владыки должны знать закон и учреждения. У нас, при парламентском режиме, это дело палат, а не наше». Так может быть, князь Долгоруков не вполне прав, отдавая предпочтение западному способу обучения принцев крови?..

А тогда, когда Александр узнал, каких учителей императрица выбрала для наследника (она руководствовалась только профессиональными качествами педагогов, не принимая во внимание их политические пристрастия), он приказал немедленно устранить от сына некоторых из назначенных Титовым преподавателей. Титов был оскорблен и подал прошение об отставке. Императрица больше не сопротивлялась, только плакала втихомолку. Правда, ей удалось пригласить учителем французского языка к сыну англиканского пастора Курьяра. Он учил французскому языку королеву Викторию (как было известно императору Александру, справился с этой задачей блестяще) и после окончания ее воспитания был свободен. Его просвещенное влияние на царевича радовало и обнадеживало императрицу. А вскоре назначенный главным воспитателем граф Сергей Григорьевич Строганов добился замены генералов, явно тормозивших образование будущего императора. На их место был поставлен полковник Оттон Бурхардович Рихтер, человек честнейших правил и благороднейшего характера. Отношения с учителями были у матери ученика самые доброжелательные.

Константин Дмитриевич Кавелин, профессор Петербургского университета кафедры гражданского права, преподававший наследнику русскую историю и гражданское право и уволенный по приказу императора за излишне либеральные взгляды, вспоминая о своих беседах с государыней по вопросам воспитания ее старшего сына, писал, что «эта женщина разбирается в них лучше педагога».
Не случайно, если что-то беспокоило учителей в характере или взглядах юноши, они рассказывали об этом Марии Александровне, а она беседовала с сыном, деликатно, неназойливо помогала ему разобраться в своих заблуждениях или давала возможность доказать свою правоту. Все ее дети (хотя и не все выросли людьми безупречными) боготворили мать не только по долгу, но и потому, что она, в отличие от большинства взрослых, склонных навязывать детям свою волю, относилась к ним не только с неизменной любовью, но и с уважением.

А старшим своим мальчиком она смело могла гордиться. Он очень рано осознал свое предназначение. После смерти деда, когда отцу пришлось все время отдавать государственным делам, Николай Александрович сокрушался, что еще слишком мал, чтобы стать поддержкой отцу: «Папа теперь так занят, что он болен от усталости. Когда де-душка был жив, он ему помогал, а Папа помогать некому».
Чем старше он становился, тем очевиднее походил на мать, и не только внешне. Когда с ним говорили о ком-то, с кем ему только предстояло познакомиться, первым его вопросом было: «Хороший ли он человек? Какие у него ду-шевные качества?». Когда ему как-то заметили, что на этот вопрос трудно ответить, что очень легко ошибиться, он сказал: «Однако единственно этот вопрос меня интересует; к чему человеку быть образованным, умным, ловким, еже-ли у него нехорошая душа?». Марию Александровну тоже больше всего интересовало, какая у человека душа.

Что же касается интеллекта будущего монарха, то профессор Борис Николаевич Чичерин, один из умнейших людей своего времени, притом вовсе не склонный к лести сильным мира сего, замечал: «Он всех нас превосходит. Ежели он обладал бы вдобавок нашим опытом и начитанностью, он был бы гением». Но опыт и начитанность с годами придут. В этом никто не сомневался. Правда, старый граф Строганов, попечитель цесаревича, поражаясь его крас-норечию, силе его аргументов в спорах, памяти и культуре, делился с императрицей: «Такое необычайное развитие меня беспокоит. Это не свойственно такому молодому человеку. Такая умственная деятельность мне даже кажется болезненной».
На самом деле к цесаревичу подкрадывалась совсем другая болезнь.
Когда ему было 17 лет, он упал с лошади и повредил позвоночник. По другой версии, несколькими годами раньше во время детской драки с двоюродным братом ударился спиной об угол мраморного стола. Несколько раз у него появлялись боли в спине, но спартанское воспитание исключало жалобы — мужчина должен терпеть боль. Он и терпел, но начал худеть, сутулиться. Окружающие не обратили на это особого внимания. Потом корили себя, каялись. Но было уже поздно.
Во время традиционного для наследников российского престола путешествия по Европе у него случился при-ступ страшных болей в спине. Произошло это во Флоренции. Он так мечтал увидеть своими глазами творения несрав-ненного Микеланджело! А пришлось полтора месяца пролежать в постели. Ходить он уже не мог. Врачи (своих при-дворных медиков прислал даже король Франции Наполеон III) единодушно утверждали, что болезнь не представляет опасности для жизни, это всего лишь тяжелый приступ ревматизма. Его перевезли в Ниццу. Здешний климат считали целебным.
Утешительный диагноз был роковой ошибкой. Неправильное лечение лишь усугубляло болезнь. Вскрытие покажет: у цесаревича было общее воспаление спинного и головного мозга, вызванное нарывом в мышцах позвоночника.

Уходил он мучительно, но с верой и тихим мужеством. «Этот молодой человек — святой», — повторял не от-ходивший от умирающего священник Прилежаев. Незадолго до смерти Николаю приснился сон: фрегат «Александр Невский», стоявший в это время в бухте Вильфранш, везет его в дальнее путешествие. Несколько недель спустя именно «Александр Невский» повезет его тело в Петербург... Вся Ницца будет провожать наследника российского престола в последний путь. На месте виллы Бермон, где скончался Николай, построят часовню. До сих пор каждый год 12 апреля в день его смерти здесь служат торжественную панихиду. В шумной, вечно праздничной Ницце эта часовня, стоящий поодаль православный Свято-Николаевский собор, построенный на деньги Николая II, и окружающий их дивный, благоухающий южными цветами парк, — островок тишины и печали.

После смерти своего ученика Борис Николаевич Чичерин с горечью писал: «В этой ранней могиле были похоронены лучшие мои мечты и надежды, связанные с благоденствием и славой отечества. Россия рисковала иметь образованного государя с возвышенными стремлениями, способного понять ее потребности... Провидение решило иначе».
Да, вместо этого светлого, богато, быть может, даже чрезмерно одаренного юноши (недаром его называли гениальным), который должен был наследовать трон отца и стать императором Николаем II, через 29 лет корону наденет его племянник и полный тезка: Николай Александрович Романов. Он и войдет в историю как Николай II, послед-ний российский император. Как здесь снова не повторить: если бы на престол взошел тот, кто должен был на него взойти, участь нашей страны была бы другой. Но судьба почему-то почти всегда безжалостна к России...

[• Вячеслав С.]

До похорон сына Мария Александровна держалась. Потом ушла в себя, в свою боль. В эту бездну немого отчаяния она допускала только детей и бывшую невесту Николая, датскую принцессу Дагмар, ставшую в православии великой княгиней Марией Федоровной и женой нового наследника престола, Александра Александровича. К невестке она относилась с нежностью и сочувствием. Понимала, на какой трудный шаг та решилась, выйдя замуж за брата любимого жениха. Свекровь старалась сделать все, чтобы молодые были счастливы, и когда видела, что они все больше и больше привязываются друг к другу, хотя бы на время оттаивала душой.
Но мысли об умершем сыне преследовали ее как наваждение. Постоянно упрекала себя: не досмотрела, не заметила первых симптомов страшной болезни, не помогла. С ужасом вспоминала случай, показавшийся в свое время даже забавным. Никсу было всего пять лет, когда однажды он сказал своему брату Владимиру, что тот когда-нибудь станет императором. Мария Александровна возразила: на престол может взойти только старший сын. Таков закон. Но малыш не согласился: «Ведь имя Владимир означает “владетель мира”. К тому же дедушка стал царем, а он ведь тоже был третьим сыном, как и Владимир». И добавил, что он умрет, тогда царем будет Саша, а когда умрет Саша, царем станет Владимир. Теперь, когда вспоминала, сердце обливалось кровью. Сын предвидел свою смерть. И пусть она не верила в предвидения, но ей казалось, что он — мог. Потому что был одарен свыше, наделен чем-то особенным, может быть, несовместимым с земной жизнью.
Днем от горьких мыслей отвлекали заботы о благотворительных учреждениях. Она патронировала 5 больниц, 12 богаделен, 36 приютов, 2 института, 38 гимназий, 156 низших училищ и 5 частных благотворительных обществ. На них тратила большую часть своих средств. Сейчас трудно подсчитать, сколько людей лично ей были обязаны благоденствием. Всех, кто обращался к ней со своими бедами, встречала с искренним сочувствием, старалась помочь. Федор Иванович Тютчев писал о ней:
Кто б ни был ты, но встретясь с ней
Душою чистой иль греховной,
Ты вдруг почувствуешь живей,
Что есть мир лучший, мир духовный.
Днем у нее еще хватало сил, чтобы улыбаться своим подопечным, вникать в их горести. Но наступал вечер, она оставалась одна в своем изысканном, выдержанном в малиновых и бело-золотых тонах будуаре, где когда-то они с Александром провели столько счастливых дней; или в Золотой гостиной, где раньше принимала друзей и куда ее мальчик заходил перед сном, чтобы пожелать доброй ночи. Это было невыносимо. Роскошь апартаментов угнетала: она так не соответствовала непрекращающейся душевной боли. А потом стало еще хуже. Сверху до нее стали доноситься детские голоса, топот маленьких ножек... Это ее муж поселил прямо над нею свою любовницу с детьми. Другого места в огромном дворце он почему-то не нашел.

[• Вячеслав С.]

Отступление о той, которая хотела стать Екатериной III

Александр Николаевич тоже тяжело пережил смерть наследника. Он потерял не только сына, он потерял того, кому рассчитывал доверить продолжение своего главного дела — реформирование всей российской жизни. И вот эта надежда рухнула. Он знал: новый наследник престола, его второй сын, Александр, придерживается совсем иных убеждений и постарается сохранить все как есть, более того — там, где возможно, вернуться к старому. Царь охладел к реформам. Зато — воспылал любовью.
О романе императора написано много, в большинстве случаев с восторгом. Я расскажу о нем предельно кратко, но постараюсь проанализировать, что стояло за этим романом и чем он был чреват для России и для династии.

Итак, вскоре после смерти сына император встречает семнадцатилетнюю воспитанницу Смольного института Катеньку Долгорукову. Собственно, слово «встречает» едва ли можно здесь употребить. Дело в том, что познакомила девушку с царем известная сводня Варвара Шебеко, которая, по слухам, «поставляла» хорошеньких воспитанниц Смольного института не только императору. Пикантность ситуации состоит еще и в том, что Шебеко была приятельницей матери своей протеже, обедневшей и потому жаждущей пристроить дочь так, чтобы ей была обеспечена безбедная жизнь. Надо отдать должное предприимчивым дамам, их расчеты оправдались. Материальное положение Екатерины Михайловны и ее семейства устроилось замечательно. И о будущем ее после своей смерти император позаботился. Вот текст завещания, написанного уже после женитьбы: «Ценные бумаги, перечень которых прилагается и которые министр императорского двора, действующий от моего имени, положил в Государственный Банк 5 сентября 1880 года, на сумму три миллиона триста две тысячи девятьсот семьдесят рублей, являются собственностью моей жены, Ее Светлости княгини Екатерины Михайловны Юрьевской, урожденной княгини Долгорукой, а также ее детей. Только ей я предоставляю право распоряжаться этим капиталом в течение моей жизни и после моей смерти. Александр». Злые языки говорили, что это лишь небольшая часть капитала Екатерины Михайловны. В иностранных банках якобы хранились миллионы, полученные ею в качестве «благодарности» за помощь в приобретении концессий на строительство железных дорог. В этом «бизнесе» якобы более чем успешно участвовал неразлучный триумвират: Екатерина Михайловна, ее младшая сестра Мария Михайловна и Варвара Шебеко. К слову, с этой троицей связана история, заставляющая усомниться в небесной чистоте и невинности юной Катеньки Долгоруковой. Когда напуганные нескрываемым презрением светского общества родные увезли Екатерину в Неаполь, услужливая Шебеко тут же предложила государю замену, и не кого-нибудь, а Машеньку Долгорукову. Надо отдать должное императору, он милостиво побеседовал с будущей родственницей и отпустил ее, одарив внушительной толщины кошельком. Екатерина Михайловна о проделке Шебеко и сестрички знала, но это не нарушило их нежных отношений.

[• Вячеслав С.]

Но все это будет через годы, а в году 1865-м 18-летняя институтка мгновенно покорила сердце 47-летнего государя, но сама долго уклонялась от близости. Может быть, предполагала, что Шебеко привела ее на встречу с императором, чтобы тот мог погулять с ней по Летнему саду? Всякое, конечно, бывает... После покушения Каракозова Катенька сдается: представив, что могла его потерять, осознает, как он ей дорог. А дальше начинаются странности, даже не странности, а некие несообразности, позволяющие заподозрить юную красотку в замыслах небескорыстных: почему-то сразу же становится широко известным, где и когда она стала любовницей государя и какие слова он ей сказал, хотя, казалось бы, это касается только их двоих и должно оставаться тайной. А сказал он ей вот что: «Сегодня я, увы, не свободен, но при первой же возможности я женюсь на тебе, отселе я считаю тебя своей женой перед Богом, и я никогда тебя не покину».
Она поверила и 15 лет упорно ждала выполнения обещанного, то есть смерти Марии Александровны, которая была единственной помехой счастью. Не просто ждала, но эту смерть, как могла, приближала. Она ведь прекрасно знала о том, как императрица ранима и как горда, и вынуждала Александра Николаевича наносить жене все новые раны.
Рожать первого сына пришла в Зимний дворец. Кричала. Скрыть рождение ребенка было невозможно. И добилась своего: ее сын родился в царском дворце. В этом она видела символический смысл. Здесь, в Зимнем дворце, она будет рожать всех своих детей, чтобы события эти не остались незамеченными. Тайна императора была известна всем, но открыто о ней не говорили, из уважения к государыне.

Екатерина Михайловна неотступно сопровождала императора во всех поездках и хотя держалась поодаль, но всегда ухитрялась как бы невзначай попасть на глаза кому-нибудь из членов семьи или придворных. Великая княжна Мария, любимица отца, часто сопровождала его на маневры. Ее пытались отговаривать, понимая, что встреча с лю-бовницей и ее детьми, которые всюду следуют за императором, неизбежна и будет очень тяжела для девочки. Екате-рина Михайловна не преминула попасться на глаза великой княжне. Та была в отчаянии. В Царском Селе Александр Николаевич ежедневно катался с троими младшими детьми. И ежедневно, как только они возвращались с прогулки, встречался с фавориткой. Однажды она случайно (?) приехала раньше срока, когда отец прощался с дочерью и сыновьями. Дети увидели ее. Возвращаясь домой, к матери, они были не в силах даже посмотреть друг на друга.

Александр Николаевич попытался доказать, что монарх — тоже человек, имеющий право на личное счастье. В то время это был поступок смелый и достойный уважения. Тем более что он наверняка любил Екатерину Михайловну искренне и самозабвенно (в искренности, а главное, в бескорыстности ее чувств я, основываясь на фактах, сильно сомневаюсь). Скорее всего он, который говорил, что террористы охотятся за ним, как за диким зверем, стал дичью, на которую с большим успехом, чем террористы, охотилась молодая женщина и те, кто за нею стоял и ее использовал.
Осуждать за любовь я не хочу и не имею права. В ханжестве меня тоже вряд ли стоит упрекать: даже Екатерину II, дружно обвиненную и современниками, и потомками за частую смену фаворитов, я не вижу оснований осуждать. Ведь, меняя фаворитов, она никому не причиняла боли, не мучила, не унижала ничьего достоинства. Александр Николаевич проделывал это с удивительной жестокостью и бесчеловечностью. Чего стоит топот детских ножек над головой брошенной жены!

Иногда пишут, что Мария Александровна говорила, будто развитие романа ее мужа с княжной Долгоруковой странно и неразрывно связано с покушениями на него. Даже будто бы однажды сказала: «Террористы словно хотят отомстить за меня». Сомневаюсь. Думать могла. Но говорить... Она никогда не касалась этой темы. Более того, своей самой близкой подруге, Нэнси Мальцевой, однажды рассказала, как одна из придворных дам по секрету и, судя по всему, с единственным намерением предостеречь, поведала Александре Федоровне о начинавшемся романе ее супруга с Варенькой Нелидовой. К этому добавила: если бы кто-нибудь решился на подобный разговор с ней, она с этим человеком прекратила бы всякое общение. Это было предупреждение. И оно было понято.

А вот то, что придворные связывали роман с покушениями, известно. И слова о мести террористов вполне мог-ли быть произнесены кем-то из тех, кто уверовал в эту связь. И хотя связь эта совершенно недоказуема, трудно ее не заметить. В самом деле: в конце 1865 года серьезность увлечения императора становится очевидной — 4 апреля 1866 года покушение Каракозова — в июле того же года княжна Долгорукова становится любовницей Александра. В конце 1866 года маркиза де Черче-Маджиоре, жена брата княжны Екатерины, увозит девушку в Неаполь (переждать, пока улягутся страсти) — в начале мая император вызывает свою возлюбленную в Париж, куда собирается, чтобы посетить Всемирную выставку. В Париже они проводят вдвоем все свободное время. «Каждый вечер приходила она в Елисейский дворец, проникая туда через калитку на углу улицы Габриэль и авеню Мариньи», — с умилением свидетельствует автор книги «Роман императора» французский посол в России Морис Палеолог. 25 мая 1867 года, сразу за счастливыми встречами в Елисейском дворце и в отеле на Вандомской площади, где император поселил Екатерину, следует покушение Березовского. После этого покушения влюбленные больше не расстаются. В конце 1870-х годов Екатерина чувствует себя не фавориткой, а второй женой императора, уже не таясь, располагается она вместе с детьми в Зимнем дворце. 2 апреля 1879 года, вскоре после обретения ею нового статуса, следует покушение Соловьева. Так же бесцеремонно вторая семья императора обосновывается в Ливадии. И, как бы в ответ, — 19 ноября 1879 года взрыв царского поезда под Москвой. Уверенная, что Мария Александровна доживает последние дни, Долгорукова готовится к долгожданной свадьбе — и тут, 12 февраля 1880-го покушение Халтурина (взрыв царской столовой). После бракосочетания, последовавшего 6 июля 1880 года, в нарушение всех нравственных законов, всего через 45 дней после смерти императрицы, молодожены готовятся к коронации Екатерины Михайловны (уже не Долгоруковой, а светлейшей княгини Юрьевской). 1 марта 1881 года Александр II погибает от рук террористов.

Коль скоро зашла речь о «политической составляющей» этих отношений, то напомню: вторая половина царст-вования Александра II свидетельствует о его постепенном отходе от реформ. Мне всегда казалось, что причиной тому смерть старшего сына и уверенность, что новый наследник по пути отца не пойдет. Так стоит ли преодолевать немыслимые трудности, постоянное сопротивление, чтобы результаты этого труда были неизбежно уничтожены? Но если поверить Морису Палеологу, который уверяет, что Екатерина Михайловна была фактической соправительницей государя (что охотно подтверждала сама княгиня Юрьевская, писавшая, что «он просил ее читать вслух все бумаги, присылаемые из различных министерств, и особенно записи дипломатического ведомства»), то получается, что отход от реформ связан с влиянием возлюбленной. Но как это увязать с распространенными утверждениями, будто княгиня Юрьевская была настроена весьма либерально и способствовала созданию документа, который император подписал перед роковой поездкой в манеж и который принято называть конституцией?

[• Вячеслав С.]

Когда император объявил своему другу детства, министру двора графу Александру Владимировичу Адлербергу о намерении жениться на Екатерине Михайловне, тот решил, что у него помутился разум. Он пробовал отговорить государя, тот направил его к Долгоруковой. Вот как Адлерберг рассказывал об этой встрече: «Я умолял ее во имя любви к государю спасти его от этого рокового решения, которое уронит его в глазах народа и возмутит все преданные ему до сих пор сердца, не говоря уже о более пагубных последствиях. Я вскоре понял, что с тем же успехом мог бы обращаться к бревну, что эта женщина менее всего способна на благородную и великодушную жертву. Она повторяла неизменно одну и ту же фразу на все лады: “Государь будет счастлив и спокоен, только когда обвенчается со мной...”

Во время нашего разговора дверь приоткрылась, и государь робко спросил, может ли он войти. “Нет, пока нельзя!” — вскричала она таким тоном, какого я никогда не позволяю даже со своим лакеем».
Женитьба Александра Николаевича, подготовку к которой он тщательно скрывал от семьи, вызвала шок. Узнав о случившемся, Мария, к тому времени уже герцогиня Эдинбургская, написала отцу: «Молю Бога, чтобы я и мои младшие братья, наиболее близкие к матери в последние годы, сумели однажды простить Вас». Младшие братья, Сергей и Павел, были так подавлены горем, пережили такой нервный стресс, что им пришлось долго лечиться. Не исключено, что пережитое повлияло на психику Сергея Александровича непоправимо.
За те без малого 8 месяцев, что Екатерина Михайловна была законной, хотя и морганатической, супругой императора, она достаточно ярко проявила свой характер. Труднее всех приходилось великому князю Алексею Александровичу. Еще не зажила рана, нанесенная отцом, когда он запретил ему жениться на любимой Сашеньке Жуковской. Он так и остался холостым и потому жил в Зимнем дворце вместе с отцом. Старшие братья жили в собственных дворцах и были избавлены от необходимости ежедневно лицезреть новоявленную мачеху. Ему же приходилось составлять компанию новой семье отца. Екатерина Михайловна казалась ему глупой и бестактной. Впрочем, как еще он мог воспринимать женщину, долгие годы отравлявшую жизнь его обожаемой матушки? Возможно, он был необъективен. Но как даже самый доброжелательный человек мог бы оценить заданный с наивным видом вопрос, касающийся великих княгинь: «В чем они могут меня упрекнуть, я ведь теперь замужем?» Он ответил, стиснув зубы: «Очевидно, они не могут забыть вашего прошлого».

Кажется, Мария Александровна, безропотно терпевшая соперницу при жизни, сойдя в могилу, не давала ей по-коя. Слишком многие любили покойную императрицу, слишком многие не могли простить Юрьевской, которая ос-корбляла ее при жизни и продолжала оскорблять после смерти. Мстили обидчице, как могли: презрением или брезг-ливой вежливостью. За это Александр Николаевич пригрозил ссылкой супруге наследника, Марии Федоровне, к которой, вообще-то, относился прекрасно. Он позволял своей любимой Катиш все. Не остановил, не пристыдил ее даже тогда, когда в спальне, где умерла Мария Александровна, устраивала веселые игры с детьми. Дети прыгали по кровати, на которой еще недавно лежала умирающая. Слуги, видевшие это, не могли сдержать слез. Новая хозяйка делала вид, что не замечает.

Но статуса законной жены ей было мало. Она хотела быть императрицей. Известно, что уже была заказана мантия и шифры для фрейлин Екатерины II! Для детей от первого брака венчание на царство матери незаконных детей императора было чревато весьма серьезными последствиями: оно открывало Георгию Александровичу, пока — Юрьевскому, а не Романову, возможность претендовать на отцовский трон. Княгиня Юрьевская уже заявляла: «Для России будет большим счастьем иметь, как в былые времена, русскую императрицу». Ей вторил, как это ни странно, Михаил Тариэлович Лорис-Меликов, который был достаточно умен, чтобы предвидеть последствия происходившего: «Когда русский народ узнает этого сына вашего величества, он восторженно скажет: “Вот этот поистине наш!”». Да и сам Александр однажды прилюдно заявил: «Это настоящий русский, в нем, по крайней мере, течет русская кровь». Думаю, это было не слишком осмотрительно. Это могло не понравиться очень многим, а уж наследнику престола — наверняка. Я за ним стояли мощные силы... Я не рискую обвинять в гибели царя-Освободителя кого-нибудь, кроме террористов. Тем не менее бесспорно, что попытки предотвратить покушение были необъяснимо вялыми, а охраняли монарха из рук вон плохо. Может быть, именно от террористов ждали выхода из тупика, в который попала власть. Во всяком случае, для Александра Александровича гибель отца была на удивление своевременной.
Единственным человеком, кто мог спасти Александра Николаевича, была его любимая Катя. Влюбленный им-ператор не раз говорил ей, что был бы счастлив отказаться от короны и удалиться с ней в частную жизнь. Если бы любила, как он, — согласилась бы. И он остался бы жив. Но разве ради тихой жизни со стареющим мужем она так старалась, отказывалась от светских развлечений, так долго терпела и ждала? Нет. У нее 15 лет была цель: она хотела стать царицей.

Через несколько дней после убийства императора его вдову посетила фрейлина великой княгини Марии Николаевны и близкий друг покойной императрицы, Александра Андреевна Толстая (двоюродная тетка Льва Николаевича Толстого). Вот что она рассказала об этой встрече: «Знаете, графиня, — начала Долгорукова без всяких предисловий, — я хочу умереть». — «Отчего же, сударыня? — спросила я и, улыбнувшись, добавила: — Умирают не тогда, когда хотят. На все воля Божья». — «Не знаю, за что Бог наслал на меня такое несчастье, ведь я никому не причинила зла».

[• Вячеслав С.]

С тех пор, как в его жизни появилась «никому не причинившая зла» княжна Долгорукова, Александр Николаевич был холоден с женой, едва скрывал раздражение. Он, которого называли гуманнейшим и сострадательнеишим государем в мире! И ведь не зря называли. Но его гуманность и сострадательность не относилась к одному человеку на свете — к его несчастной жене, когда-то столь любимой.

Невольно вспоминается его отец, которого никому не пришло бы в голову назвать ни гуманным, ни сострадательным. Он, уже получивший «вольную» от жены, уже не делавший особой тайны из своих увлечений, был с женой по-прежнему заботлив и нежен, старался ее порадовать. Вот о каком случае рассказывает Александра Уотермарк:
...Государь беспрерывно дарил ее (Александру Федоровну. — И. С.) какой-нибудь новой затеей. Однажды императрица каталась утром с одной из своих фрейлин. Ее привезли к довольно большому озеру, живописно обставленному большими березами, между которыми виднелись четыре новых домика колонистов. Объехав озеро, взорам императрицы представился прелестный сельский домик. На дорогу навстречу императрице вышел почтенный, заслуженный унтер. Императрица вышла из экипажа и вошла в дом. Комнаты были прелестно отделаны: деревянная мебель в русском стиле, стены точеные, вдоль них широкая скамейка, перед ней в красном углу длинный стол, в стеклянных шкапах простенькая посуда. Из окон был виден изящный цветник, в котором проведенная из озера вода струилась по камням в виде водопада. На дворе имелся еще небольшой домик для сторожа. Императрица осталась очень довольна и мысленно благодарила своего любезного супруга за прелестный сюрприз. На прощанье она пообещала сторожу скоро приехать с гостями к нему на чай. Усаживаясь в экипаж, она спросила, семейный ли он? Сторож тотчас представил императрице двух своих дочерей. Императрица благосклонно протянула сторожу и его дочерям руку для поцелуя. Сторож благоговейно поцеловал руку императрицы и в ту же минуту снял седую бороду и усы, и императрица узнала своего баловника-супруга и двух своих дочерей, переодетых в крестьянские платья...

Эту забавную и трогательную историю Мария Александровна, конечно, знала, но ни о чем подобном и помыслить не могла. Единственный знак внимания, какой она получала от мужа в последние годы, — протокольный поцелуй в лоб перед сном. Ей было невыносимо горько. Но она с поистине царским достоинством ни словом не обмолвилась о Долгоруковой, ни разу не проронила ни упрека, ни обвинения. Тайну своих страданий и унижений она унесла с собой в могилу. Когда при Александре III зашла речь о канонизации человека, которого многие почитали святым, он, не принимавший до этого участия в разговоре, вдруг тихо сказал: «Если бы речь зашла о канонизации моей матери, я был бы счастлив. Потому что я знаю, что она была святая».

После ее смерти нашли адресованное мужу письмо. Она благодарила за счастье прожитой рядом с ним жизни. Может быть, это письмо тронуло его сердце. Или, освободившись и узаконив наконец отношения с любимой, он вдруг почувствовал, что это вовсе не то, о чем стоило так долго мечтать; что новая жена, получившая почти все, чего так упорно добивалась, не сделает его счастливым? Или понял, что зверь наконец загнан: на улице его терроризируют «бомбисты», дома — женщина, которую он любил? Кто знает? Но почему-то кажется, что ни женитьба, ни предполагаемая коронация Екатерины Михайловны ему были вовсе не нужны. Он просто уступал ее давлению. Считал, что обязан исполнить долг.
Одна из фрейлин рассказывала, что за несколько дней до убийства государя она зашла в кабинет Марии Александровны и увидела его сидящим за ее рабочим столом. Он горько рыдал...

[• Вячеслав С.]

Отступление о памяти и памятнике
Мне казалось, что о Марии Александровне знают и помнят еще меньше, чем о других российских императрицах. И вдруг — ей ставят памятник! В красивейшем месте, на берегу реки Кии в Кемеровской области. С давних вре-мен стояло здесь село Кийское. Полтора века назад стало оно городом, а имени не было...

В 1891 году, во время традиционной для наследников российского престола поездки по России заехал сюда великий князь Николай Александрович, который вскоре станет императором Николаем II. Событие для этих мест неслыханное. Вспоминали, что накануне приезда цесаревича местные купцы соревновались за честь поучаствовать в организации приема высокого гостя. А среди тех, кто хотел перевезти Николая через реку, был даже организован конкурс гребцов. К участию допускались только «непьющие, опрятные и росту особого».

В память о встрече горожане попросили наследника подарить городу свое имя. Он отказался и предложил уве-ковечить имя своей бабушки, покойной императрицы Марии Александровны. Согласились сразу, даже смущены были, что сами не додумались: ее здесь вспоминали с благодарностью — по ее распоряжению была построена женская гимназия, изменившая жизнь многих жительниц города (она сохранилась и поныне: сейчас в ней школа № 3).

И город назвали Мариинском. Стал он единственным в России, в годы роковых перемен сохранившим свое старинное имя, связанное с домом Романовых. Забыла, наверное, новая власть тихую императрицу, вот и не переименовали город. А теперь жители (сами, без указаний сверху!) решили почтить память забытой государыни, поставить ей памятник. Стоил он около двух миллионов рублей, деньги для провинции немалые. Собирали их среди горожан, просить у начальства не хотели. Давали, кто сколько мог. Никто не отказывал.

Теперь она, бронзовая, сидит на скамейке в городе, носящем ее имя, и кормит голубей. Жители города называют ее ласково: Машенька.
Ей бы, наверное, понравилось...

[• Вячеслав С.]

Императрица Мария Александровна.

[• Вячеслав С.]

Памятник Марии Александровне в городе Мариинск Кемеровской области (2007 год)

[• Damka]

С тех пор, как в его жизни появилась «никому не причинившая зла» княжна Долгорукова, Александр Николаевич был холоден с женой, едва скрывал раздражение. Он, которого называли гуманнейшим и сострадательнеишим государем в мире! И ведь не зря называли. Но его гуманность и сострадательность не относилась к одному человеку на свете — к его несчастной жене, когда-то столь любимой.

И все же в 1865 году город назвали Мариинским Посадом, а не оставили старое название Сундырь.

И город назвали Мариинском. Стал он единственным в России, в годы роковых перемен сохранившим свое старинное имя, связанное с домом Романовых. Забыла, наверное, новая власть тихую императрицу, вот и не переименовали город.

А вот и не единственным. Наш город тоже сохранил свое название, правда зачастую исковерканное Марпосад. Даже при въезде в район со стороны Чебоксар стоит указатель Марпосадский район. Неправильно все это. Надо вернуть городу его имя. И на автобусах правильно писать маршрут, и на вывесках, и в печати, и на радио, и на ТВ. Наш город называется МАРИИНСКИЙ ПОСАД!!!!

Сообщение отредактировал Damka - Oct 22 2010, 16:28

[• Вячеслав С.]

Дореволюционная карта. Населенный пункт Мариинский.




В.И. Даль. Толковый словарь русского языка. Эксмо-Прес, Москва, 2001.
Город - населенное место, признанное городом, которому правительство дало городское управление.
Посад - оседлое поселенье вне города, либо крепости. Посадский человек –обыватель посада, торговый человек.

До революции невозможно было бы словосочетание- «город Мариинский посад». Или город, или посад.

[• Вячеслав С.]

Фотоснимок общежития Мариинского лесного техникума (1960 год). Дом сохранился - ныне улица Больничная, 13. Рядом с общежитием филиала Марийского ГТУ. Балконы не сохранились. Хороший забор –никто не проскочит (особенно студенты).

[• Вячеслав С.]

Начальная школа. Ныне городской рынок «Макарий», фото 1960 года.