привыкай становиться старше, не жалеть о вчерашнем дне. это вовсе не больно/страшно - повычёркивать всех, кто "не". ты ведь знаешь, что было летом, то останется в нём навсегда. наша память даёт билеты на безлюдные поезда.
привыкай уже быть сильнее, не показывать людям ран. если небо внутри темнеет, то пора собирать чемодан. и уйти бы в монахи, в хиппи от невысказанной тоски. мы опасно надолго влипли, и никто не подаст руки.
привыкай расставаться с лишним, чтобы им мечту не убить, — каждый носит под сердцем жизни, которыми мог бы жить.
привыкай идти гордо по улицам, не вздыхать так печально, устало. не завидовать тем, кто целуется, ведь сердца по сути — вокзалы. поезжай-ка туда, где не был, полегчает. пока привыкай. наши птицы взлетают в небо, наперёд забронировав рай.
ты до боли мечтаешь быть лучшим, посвящая кому-нибудь строки. этот город ночами так душит... привыкай. как же мы одиноки.
У Золушки жизнь как удавка, Хоть стены увиты плющом, Но мачеха там бородавкой И пьяный папаша прыщом.
И глупые полусестрицы Бранятся ещё со вчера, И крыса, как старый патриций, Вальяжно идёт со двора.
Немытой с обеда посуды Гора. И невыметен пол. И наглые мыши - паскуды Чуть только не лезут в подол.
Не будет ни феи, ни бала, У принца иные забавы, Она же смертельно устала Бездомная в доме своём. Играет за окнами ветер, Полно этих сказок на свете И взрослые верят как дети, И злятся, и плачут потом
Есть в военном приказе Такие слова, На которые только в тяжелом бою (Да и то не всегда) Получает права Командир, подымающий роту свою.
Я давно понимаю Военный устав И под выкладкой полной Не горблюсь давно. Но, страницы устава до дыр залистав, Этих слов До сих пор Не нашел Все равно.
Год двадцатый, Коней одичавших галоп. Перекоп. Эшелоны. Тифозная мгла. Интервентская пуля, летящая в лоб,— И не встать под огнем у шестого кола.
Полк Шинели На проволоку побросал,— Но стучит над шинельным сукном пулемет. И тогда еле слышно сказал комиссар: — Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!
Летним утром Граната упала в траву, Возле Львова Застава во рву залегла. «Мессершмитты» плеснули бензин в синеву,— И не встать под огнем у шестого кола.
Жгли мосты На дорогах от Бреста к Москве. Шли солдаты, От беженцев взгляд отводя. И на башнях, Закопанных в пашни «KB», Высыхали тяжелые капли дождя.
И без кожуха Из сталинградских квартир Бил «максим», И Родимцев ощупывал лед. И тогда еле слышно сказал командир: — Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!
Мы сорвали штандарты Фашистских держав, Целовали гвардейских дивизий шелка И, древко Узловатыми пальцами сжав, Возле Ленина В Мае Прошли у древка...
Под февральскими тучами Ветер и снег, Но железом нестынущим пахнет земля. Приближается день. Продолжается век. Индевеют штыки в караулах Кремля...
Повсеместно, Где скрещены трассы свинца, Где труда бескорыстного — невпроворот, Сквозь века, на века, навсегда
Когда так много позади всего, в особенности - горя, поддержки чьей-нибудь не жди, сядь в поезд, высадись у моря. Оно обширнее. Оно и глубже. Это превосходство - не слишком радостное. Но уж если чувствовать сиротство, то лучше в тех местах, чей вид волнует, нежели язвит.
над пропастью во лжи. а до счастья — как пешком до Берлина. так кем же мы стали, скажи? шаг влево — и мина, шаг вправо — мина.
за окном будут чёртовы ливни хлестать, а потом холод, снег. уйти бы до лета. жизнь вдруг так быстро успела достать подростков, которым плевать на советы. вечером пишемся-плачемся в блогах, жилеточки: твиттер, контакт и фейсбук. а людям при встрече не скажем ни слова, ни слова, что так тяжело без их рук.
а ночью всегда тяжелее. от прошлого, от вида своего мятого и поношенного. ночью бессонница гостем непрошеным к нам, некрасивым, ненужным, брошенным.
так и живём. меняемся данными, мечтая свалить куда-то в Британию. смс-ками пьяными, джинсами драными с карманами рваными. строим миражи.
над пропастью во лжи, где до счастья — как пешком до Берлина. кем же мы стали, скажи? шаг влево — и мина, шаг вправо — мина.
Александр Пушкин К*** Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. В томленьях грусти безнадежной, В тревогах шумной суеты, Звучал мне долго голос нежный И снились милые черты. Шли годы. Бурь порыв мятежный Рассеял прежние мечты, И я забыл твой голос нежный, Твои небесные черты. В глуши, во мраке заточенья Тянулись тихо дни мои Без божества, без вдохновенья, Без слез, без жизни, без любви. Душе настало пробужденье: И вот опять явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. И сердце бьется в упоенье, И для него воскресли вновь И божество, и вдохновенье, И жизнь, и слезы, и любовь.
Сообщение отредактировал artileria - Mar 14 2019, 20:30
Когда так много позади всего, в особенности - горя, поддержки чьей-нибудь не жди, сядь в поезд, высадись у моря. Оно обширнее. Оно и глубже. Это превосходство - не слишком радостное. Но уж если чувствовать сиротство, то лучше в тех местах, чей вид волнует, нежели язвит.
И. Бродский, 1969
Я пишу не с того света, но что-то около этого: Не заметил, как снесли ларек через улицу, впрочем, если на свете этом больше нет его, между этим и тем оппозиция нейтрализуется. Времена не меняются, время честней, чем политика; важно это понять до того, как с листиком фиговым мы предстанем перед лицом Триединого Критика и пойдем по одной статье, от Гомера до Пригова. Вот тогда и скажи: «Писал, но это ли главное?..» Или даже не так, если врешь, то выходит вычурно; лучше просто: «Если б Ты знал, до чего же славно я пожил, дожил, выжил» (ненужное - вычеркнуть)
Koгда мнe встречается в людях дурное, То долгое время я верить стараюсь, Что это скорее всего напускное, Что это случайность. И я ошибаюсь.
И, мыслям подобным ища подтвержденья, Стремлюсь я поверить, забыв про укор, Что лжец, может, просто большой фантазер, А хам, он, наверно, такой от смущенья.
Что сплетник, шагнувший ко мне на порог, Возможно, по глупости разболтался,
А друг, что однажды в беде не помог, Не предал, а просто тогда растерялся.
Я вовсе не прячусь от бед под крыло. Иными тут мерками следует мерить. Ужасно не хочется верить во зло, И в подлость ужасно не хочется верить!
Поэтому, встретив нечестных и злых, Нередко стараешься волей-неволей В душе своей словно бы выправить их И попросту "отредактировать", что ли!
Пусть циники жалко бормочут, как дети, Что, дескать, непрочная штука - сердца... Не верю! Живут, существуют на свете И дружба навек, и любовь до конца!
И сердце твердит мне: ищи же и действуй. Но только одно не забудь наперед: Ты сам своей мерке большой соответствуй, И все остальное, увидишь,- придет!