Новости Марпосада

[• Рантье]

8. БЕЛАЯ ВЛАСТЬ В ЛИВНАХ И ЛИВЕНСКОМ УЕЗДЕ.



Естественно, что все издания советского периода отражали пребывание белых частей на территории Ливенского края только в негативном свете. Изложения событий того времени Ковалевым, мало отличаются от таковых Волкова (читайте в главе № 5): "Белогвардейский террор, публичные казни, насилия и издевательства над населением стали массовым явлением.

В овраге между спиртзаводом и линией (лесоскладом) белогвардейцы устроили свалку трупов расстрелянных красноармейцев и мирных жителей. Многие деревья в Ливнах и даже арка, установленная на празднование 1 Мая на Советской улице (теперь улица Ленина), были превращены в виселицы. Схватив учителя Фомина, палачи зверски избили его, а потом повесили на арке".[116]Какое-то массовое истребление населения! Правда, сколько было жертв этого "белого террора" Ковалев почему-то не указывает.

Во втором издании автор добавляет следующее: "В городе начались еврейские погромы (…). Появились приставы, урядники и старосты. Помещики начали возвращать свои земли, сводить счеты с крестьянами. (…)Несколько крестьян для устрашения были повешены в центре города. Белогвардейский террор, публичные казни, насилия и издевательства над населением стали массовым явлением. Белые рушили все, что могло напоминать о Советской власти. В ярость привел их памятник на могиле павших бойцов революции, погибших в августе 1918 года во время кулацкого мятежа. Белые сравняли памятник с землей".[117]Можно добавить: и т. д. и т. п. Далее Ковалев рассказывает про ту же "свалку трупов" и повешение Фомина, добавляет картину издевательств над милиционером И. З. Лариным, которого потом расстреляли вместе с женой и, уж совершенно не к месту, упоминает "печально известного Туркула".

Внимательный читатель сразу отметит в таком изложении событий множество противоречий и нестыковок. То автор пишет лишь о "нескольких" повешенных, то уверяет, что казни и насилия со стороны белых носили "массовый" характер. Ну и уж вовсе не к месту упоминается известный герой Белого движения, командир 2-го Дроздовского полка (позже, командир дивизии) Туркул. Действительно, генерал (в это время еще полковник) Туркул люто ненавидел большевиков и, иногда, расстреливал их лично, но ведь дроздовцы находились на совершенно другом участке фронта и к событиям в Ливнах никакого отношения иметь не могли.

Стоит вспомнить историю с бывшим ротмистром Брусиловым и сказать, что его действительно могли расстрелять, как утверждают Ковалев и Рыжкин, под впечатлением только что закончившегося тяжелого боя. Добровольцы, наряду с комиссарами и коммунистами, нередко расстреливали и офицеров, служивших у красных, как "изменников присяге" (если последние отказывались кровью искупить свою вину). Так в книге Семанова упомянуто: "Младший Брусилов покинул Москву - и пропал. До отца доходили лишь противоречивые слухи о его судьбе. Однажды, уже в конце декабря 1919 года, знакомый принес армейскую газету "Боевая правда". В ней - маленькая, напечатанная мелким шрифтом заметка: "Белые расстреляли б. корнета Брусилова". С ужасом читал отец: "В Киеве по приговору военно-полевого суда белыми расстрелян б. корнет Брусилов, сын известного царского генерала. Он командовал красной Кавалерией и попал в плен к белым в боях под Орлом". Вот и вся заметка. Но это была лишь одна версия гибели сына, существовали и другие. Отец так и не узнал с достоверностью, где и как погиб его сын.[118]И тут видно много нестыковок. В книге "Марков и марковцы" Брусилов называется ротмистром, а в трудах Ковалева и Семанова еще корнетом. Обстоятельства его смерти и вовсе не ясны, исследователи весьма противоречивы в своих утверждениях.

Краевед Г. В. Рыжкин рисует перед нами следующую картину ливенской жизни: "На захваченной территории деникинцы уничтожили советские учреждения, восстановив органы, действующие до революции. Появились приставы, урядники, городские думы, суды. В деревне установили старые аграрные отношения. Действовали полевые суды. Крестьянина Ливенского уезда Сергея Александровича Губанова за причастность к большевизму и угрозы в адрес казаков Донской армии приговорили к расстрелу".[119]

Но прежде чем делать выводы, давайте ознакомимся с точкой зрения еще нескольких исследователей и воспоминаниями мемуаристов. В этой связи интересны воспоминания уже упоминаемого подполковника В. Е. Павлова: "Марковцы вошли в Ливны. Немало народа встречало их с радостью. По крайней мере, так казалось. (…) Первое впечатление от разговоров: жители, и особенно интеллигентный слой, продолжали жить под влиянием страха. Не сразу они становились откровенными. Но вот в одной высококультурной семье разоткровенничались. Оказалось, что интеллигенция испытывает страх не только перед большевиками, но и в некоторой степени от мысли о своей судьбе при белых".[120]

Интересные подробности о посещении нашего города оставил историк Сергей Германович Пушкарев, бывший социалист, отсидевший в царской тюрьме два с половиной месяца за хранение нелегальной литературы, а в описываемый период - доброволец в Белой армии: "Двинувшись из Старого Оскола на север, наш полк скоро занял узловую станцию Касторное, а потом, идя дальше на север, мы заняли уездный город Орловской губернии Ливны, не встретив серьезного сопротивления. В Ливнах полк задержался, и я решил побродить по окрестностям и побеседовать с местными крестьянами, чтобы разъяснить им цели и задачи Белого движения и Белой армии. Одет я был в затрепанную солдатскую форму в больших сапогах и без всяких знаков отличия, так что никто не мог принять меня за офицера. Однако беседы наши не клеились. Крестьяне или вовсе уклонялись от разговора, или, слушая меня, отмалчивались, а на прямые вопросы отвечали уклончиво. Чаще всего отвечали обычной мужицкой формулой: "Кто знать…"

Один же из них, судя по виду ополченец, когда я стал говорить о спасении России и благородстве той задачи, которую выполняла Белая армия, перебил меня со злостью и раздражением: "Чтоб вас усех черти побрали - красные, белые, зеленые и какие-то там ищшо! Три года мы на войне страдали, у окопах мучились! Ну, думали, теперь война кончилась, придем домой, спокой будет… А вы теперь ишто у Расею войну принесли!"[121]Согласитесь, это как-то не вяжется с утверждениями коммуно-краеведов, что белые расстреливали за малейшее не так сказанное слово.

Р. Абинякин в своей статье "Поход на Москву: Добровольческая армия на ливенском направлении в 1919 г." пишет: "И о приходе белых, и об их пребывании в Ливнах существуют крайне противоречивые свидетельства. Они заслуживают того, чтобы, несмотря на обширность, быть приведенными почти полностью.

С одной стороны некий "очевидец", правда почему-то пожелавший остаться неизвестным, писал в декабре 1919 г. в газете "Красный Орел": "Ливны словно вымерли. В 6 час. вечера появился первый разъезд, а через некоторое время под пение "Спаси, Господи, люди твоя" вошли белогвардейцы. После их прихода начались грабежи квартир - еврейских и русских "по ошибке", вымогательства с угрозами, револьверами и винтовками, насилиями над еврейскими женщинами.

На следующий день начали убирать советские вывески, восстановлена дума, "свободная" торговля и всевозможные регистрации - от военных до еврейских.

В городе открылись лавочки с разной снедью, где все можно было достать, но только за "керенки". Служащие и рабочие стали продавать вещи со своего плеча. Началась безработица. Настроение жителей, даже ждавших белых, начало меняться. Появились приставы, урядники и старосты, воскресли помещики, из которых некоторые по уезду уже заявили свои права и кое-где преследовали крестьян. Некоторые крестьяне были повешены и висели в центре города довольно продолжительное время. Офицерство веселилось вовсю. Но на первом же спектакле 14 октября случился скандал. Во время акта на сцене появились пьяные офицеры и стали разговаривать с актерами. Режиссер не выдержал и прекратил спектакль. Публика покинула зал, но офицеры продолжали развлекаться…" Безусловно, данная "зарисовка с натуры" ценна, но многое в ней передернуто. Например, белые не практиковали классовый террор, но такое впечатление складывается, так как не сказано, за что повешены крестьяне; удивителен пассаж о безработице, ибо падение производства и натурализация хозяйства были характернейшим симптомом "военного коммунизма".[122]

А вот что вспоминает о вступлении в город и пребывании в нем Белой армии Борис Пылин: "Помню теплый сентябрьский (по старому стилю - К. Т.) день, под вечер; солнце только собиралось садиться. На мосту через Сосну-реку, по дороге идущей в город, показалась стройная колонна долгожданных добровольцев. То были марковцы; они пели "Смело мы в бой пойдем за Русь святую!" Песню эту мы слышали в первый раз. Население забрасывало их цветами, многие плакали.

(…) Вечер в день прихода добровольцев принес еще много впечатлений. В доме, где мы снимали квартиру, на ночь остановилось три молодых офицера-марковца. Хозяин дома в их честь устроил ужин. (…) Офицеры были очень молоды, старшему по виду было немногим больше двадцати лет, наверное, только со школьной скамьи.

(…) Думаю, что они были одними из тех, кто боролся и отдавал свою жизнь не ради каких-то выгод для себя, не ради возвращения к старому; они просто пошли бороться против зла, за лучшее будущее своего народа. (…) И не их вина, что по тылам, за их спинами творились темные дела, пачкавшие и позорящие идею Белой борьбы; (…).

Увы… одно событие, связанное с приходом добровольцев, омрачило нашу радость первых дней и заставило в первый раз по-настоящему познакомиться с ужасами и часто ненужной жестокостью, которые несет с собой гражданская война.

Добровольцами был расстрелян один наш знакомый, учитель Ливенской гимназии (Фомин? - К. Т.).

О происшедшем пришла нам рассказать его плачущая жена. (…) По своим убеждениям он был толстовец. В 1917 году он увлекся коммунизмом, восприняв его как что-то новое и высоконравственное, близко стоящее к первобытной христианской этике, и даже записался в партию. К лету 1919 года, когда мы с ним познакомились, он уже разочаровался в коммунизме и часто в разговорах с отцом беспощадно критиковал большевиков. Он отошел от них и полностью порвал всякие отношения с ними. (…) Познавши всю преступность коммунизма и разочаровавшись в нем, он, по мнению отца, мог бы принести большую пользу в борьбе с большевиками. Он, конечно, не ушел с ними и, как все мы, радовался приходу добровольцев. Но… нашелся какой-то "доброжелатель", который донес на него, что он был коммунистом.

В то время большевики всех взятых в плен офицеров, как правило, расстреливали. Так же поступали и добровольцы со всеми попадавшими к ним в плен коммунистами. Под эту жестокую рубрику попал и наш знакомый. Какие-то солдаты Комендантской команды, не разобравшись и не выслушав его объяснений, расстреляли его без суда. (…) Произошла преступная и непоправимая ошибка - расстреляли человека, который ненавидел коммунизм, причем расстреляли его те, которые сами боролись с коммунизмом.

(…) С приходом добровольцев наш город нельзя было узнать, все выглядело как-то по-праздничному. На базаре было небывалое оживление, откуда-то появились сахар, мука, масло, яйца. Крестьяне опять повезли продукты в город.

На дворе нашего дома остановилась полевая кухня одной из рот Марковского полка. Повар - толстый, флегматичный, всегда добродушный хохол - стал любимцем нашего дома. С раннего утра дымила его кухня, разнося раздражающие аппетит запахи борща, кулеша и других соблазнительных блюд. Варилось всего много, и солдаты всего не съедали. Остатки повар раздавал обитателям нашего двора".[123]

После изучения всех источников напрашивается вывод о том, что какие-то незаконные расправы, безусловно, имели место (зачастую по недоразумению). Но утверждения Волкова и Ковалева о том, что они носили массовый характер - абсолютная чушь. С другой стороны, при вступлении марковцев в Ливны "население забрасывало их цветами". "На базаре было небывалое оживление, (…) Крестьяне опять повезли продукты в город", - вряд ли их тянуло бы туда, если бы их там грабили и вешали. Как видно из воспоминаний Б. Пылина, белых настолько поразили изголодавшиеся жители, что марковские повара по личной инициативе стали подкармливать горожан из полевых кухонь.

То, что "появились приставы, урядники и старосты" и были восстановлены дореволюционные органы власти - несомненная правда. В Ливны уже направлялся полковник, назначенный на должность земского начальника.[124]Это свидетельствует о том, что белые сразу пытались восстановить на местах законность, порядок и размеренную жизнь. Уже через два-три дня после ухода большевиков городская жизнь вошла в норму. Для агитационной работы, сбора информации о настроениях среди населения и информирования граждан о положении на фронте в городе было образовано "Осведомительное агентство", возглавляемое Н. П. Бауером.[125]

Упоминающийся в труде Рыжкина военно-полевой суд над крестьянином Губановым доказывает, что даже в трудных фронтовых условиях белые старались избегать бессудных расправ. Если же подобное случалось, то это вызывало осуждение и командования и всего белого воинства! Хотя, конечно, в жестоком смерче гражданской войны на подобные "мелочи" нередко закрывали глаза. Но, согласитесь, найдись у красноармейцев агитатор за Белое дело, да еще в прифронтовой зоне, комиссары поставили бы его к стенке через пять минут "по закону военного времени и революционной целесообразности" и даже не стали бы возиться с "революционным" судопроизводством. Соответственно белая контрразведка и Управление внутренних дел при главкоме ВСЮР делали, со своей стороны, все возможное для выявления большевицких подпольщиков, советских и партийных работников, запятнавших себя массовыми преступлениями. Об этом свидетельствует циркулярное письмо начальника Орловского уголовно-розыскного управления УВД, направленное вместе со списком советских и партийных работников, установленных по опросу беженцев из Ливен, проживающих в городе Славянске, на имя орловского губернатора.[126]

Что касается утверждений о возвращении помещикам земли и сведении счетов с крестьянами, то, хотя и не приводится конкретных примеров данного действа в Ливенском уезде, такое вполне вероятно. Это подтверждается воспоминаниями одного из корниловцев. Подобное имело место, скажем, в Курской губернии: "Во время революции крестьяне воспользовались помещичьим лесом, и многие построили себе дома. Не успел наш полк отдохнуть, как на другой же день явились два помещика с отрядом жандармов и начали обыскивать крестьян. Один из них нашел у крестьянина свои галоши и велел его выпороть. Дома, построенные из помещичьего леса, приказывали сломать. Крестьяне толпами приходили жаловаться к нашим командирам, но помещики показывали какие-то бумаги, и наши не знали, как себя вести. Более решительные прекращали безобразия на свой страх и риск, другие на все смотрели сквозь пальцы.

Через две недели эти крестьяне партизанили у нас в тылу. А большевики, мастера на обман, распространяли слухи, что они теперь переменились к лучшему.

Если бы был правильно разрешен аграрный вопрос, то даже при содоме и гоморре, которые творились у нас в тылу, мы взяли бы Москву".[127]Надо признать, что такие прискорбные случаи имели место. Позиция "непредрешенчества" и почти полное игнорирование социально-политической стороны военной обстановки командованием стали одной из коренных предпосылок военных неудач Белого движения. Благодаря таким недальновидным действиям (или бездействиям), белые начинали терять поддержку среди крестьян, а порой вызывали враждебность. Как горько признавались фронтовики-добровольцы, в ряде мест их "встречали цветами, а провожали пулеметами".

Что касается сетований Ковалева о разрушении памятника "павшим бойцам революции", то они представляются и вовсе смешными, в свете всего того, что творили большевики. Давайте тогда припомним обстрел большевиками Кремля, разрушение православных храмов и монастырей. А как большевики надругались над телом погибшего вождя Белого движения генерала Л. Г. Корнилова?! Как, после всего этого, марковцы должны были отнестись к памятнику крестьянских палачей? Возложить траурные венки и дать салют?

Наконец одним из доказательств того, что местные жители доброжелательно относились к белым и поддерживали их в борьбе против большевиков, является факт пополнения марковских частей ливенцами-добровольцами. В. Е. Павловым отмечалось: "1-й полк быстро пополнил свои потери. В Ливнах в его ряды стало около 100 офицеров из жителей этого города, немало добровольцев из крестьян (…) Полк снова стал большой силой (…)".[128]А один из исследователей Белого движения, преподаватель Московского государственного педагогического университета Василий Жанович Цветков, в своей книге "Белые армии Юга России", посвященной, в числе прочего, комплектованию белых частей, отмечал: "Крупные пополнения дали (…) Ливенский (…) уезды Орловской губернии".[129]В приложении 5, книги В. Ж. Цветкова отмечается, что Ливенский уезд дал пополнения в Партизанский генерала Алексеева полк, 1-й офицерский генерала Маркова полк, 2-й офицерский генерала Маркова полк, эскадрон 2-го драгунского Псковского полка.[130]В 1919 году даже "цветные" полки и дивизии Добровольческой армии, многие из которых именовались "офицерскими", на 60-70% состояли из крестьян и только 25% численного состава составляли кадровые офицеры.[131]

Конечно, такие взаимоотношения с местными жителями были не везде. В других уездах и волостях отношение к белым было подчас равнодушным, но нигде оно не было враждебным, а скорее выжидательным.



9. ОБЩАЯ ОБСТАНОВКА НА ФРОНТЕ. РЕШАЮЩАЯ БИТВА.



Белыми была освобождена большая часть Орловской губернии. В. И. Самаркин в своей книге подчеркивает: "Под игом оккупантов (?!) оказалось более 40 млн. советских людей".[132] Из 12 уездов только Болховский, Мценский, Карачевский и Трубчевский оставались в руках красных. Для белых создалась возможность прорыва через Орел на Тулу.

Еще всюду царило воодушевление. В полках и дивизиях Добровольческой армии шел спор о том, кто первый войдет в Москву. "Цветные" части соперничали друг с другом в доблести и честолюбии, будучи уверенными, что до победы остался один шаг: каждому хотелось въехать на коне на Красную площадь, под малиновый перезвон. Вот что вспоминает о тех днях Павлов: "Подъему настроения в обоих полках очень помогло сообщение, что 1 (14) октября был взят Орел. Марковцы кричали "ура" корниловцам. Надежды на скорую победу крепли. Считали, сколько осталось переходов до Москвы.

Но вот возвращавшиеся в полки говорили: газеты пишут, и все говорят: "Корниловцами взят Курск. Корниловцами взят Орел". Генерал Май-Маевский сказал: "Орел - орлам" и… ни слова о марковцах. Будто их и не существует. Раненые марковцы напрасно искали в газетах что-либо о своих полках. Впрочем, прочли сообщение: "Отряд капитана Коломацкого[133] взял город Ливны". Догадались, что говорится о них, марковцах, только по фамилии капитана Коломацкого, и еще потому, что знали о наступлении своих частей от Корочи на Тим, Щигры, Мармыжи… Но кто другой догадается? Как-то было досадно".[134]

Характер боев на тульском направлении начал резко меняться с середины октября. Белые полки столкнулись с нарастающим сопротивлением РККА. Вскоре разведка донесла о концентрации крупных подразделений латышской пехоты в районе Севска и под Кромами. К началу решительных сражений, на Южном фронте, которому 16 октября была подчинена и 12-я армия, имелось 104074 штыка, 14848 сабель, 2765 пулеметов и 606 орудий, Юго-Восточный фронт имел в наличии 51579 штыков, 6367 сабель, 1651 пулемет, 285 орудий, а всего на обоих советских фронтах было 155653 штыка, 21215 сабель, 4416 пулеметов, 852 орудия.

Группировка ВСЮР, рвущаяся к Москве и состоящая из Добровольческой, Донской и Кубанской (Кавказской) армий, к этому времени насчитывала: 63800 штыков, 48800 сабель, 2236 пулеметов и 542 орудия.[135]Как видим, красные во всех видах вооружений (кроме конницы) значительно превосходили белых. А на участке фронта от Кром до линии железной дороги Орел-Курск, в районе станции Еропкино, красные имели почти трехкратное превосходство в силах.[136]

Кроме того, Южный фронт был значительно пополнен вооружением, боезапасами и вещевым имуществом. Только за октябрь-ноябрь он получил: 527 пулеметов, 29804 винтовки, 80405 снарядов и около 33 миллионов патронов. Было также выслано на фронт 52 тысячи шинелей и более 83 тысяч пар обуви.[137]Большевики мобилизовали все ресурсы промышленности. Так Брянские заводы выпустили для Южного фронта 16 бронированных поездов, отремонтировали 270 трехдюймовых орудий и ремонтировали без задержки всю прибывающую с фронта поврежденную технику. Елецкий авиаремонтный завод своевременно справлялся с заказами на ремонт самолетов.[138]

Красная армия в полной мере обеспечивалась продовольствием и фуражом. Из 8 миллионов пудов хлеба, заготовленного в губернии к концу февраля 1919 года, большая часть пошла на нужды Красной армии.[139]Кроме того, только в октябре-ноябре 1919 года для 13-й армии было поставлено 500000 пудов хлеба, минуя продовольственные органы, т. е. взято непосредственно у крестьян.[140]Надо отдать должное большевикам - они умели реально воплощать в жизнь лозунг "Все для фронта! Все для победы!" В отличие от белого нераспорядительного и вороватого тыла, который поставлял боеприпасы, пайки и обмундирование с перебоями, тем самым часто толкая войска на необоснованные реквизиции и откровенные грабежи, в красном тылу была наведена железная дисциплина и мобилизованы все ресурсы для нужд фронта.

10 октября началось контрнаступление Южного фронта. Части корпуса генерала Кутепова пытались стойко выдержать атаки превосходящих сил противника. В течение двух недель линия фронта колебалась, в напряженной борьбе решалась по существу судьба всей гражданской войны…

15 октября части 1-й Латышской дивизии заняли г. Кромы. 19 октября части РККА в составе Эстонской дивизии, 9-й стрелковой дивизии и Латышской дивизии окружили г. Орел с трех сторон. В ночь на 20 октября белые части оставили Орел и вышли на станцию Стишь. В 10 часов утра подразделения Красной армии вошли в город. 23-24 октября 1919 года оперативной инициативой снова овладел Кутепов, белые повели широкое наступление в направлении Орел-Кромы; город Кромы опять взят, части дроздовской и корниловской дивизии заняли удобные исходные рубежи для атаки на Орел. Переход в контрнаступление частей Эстонской дивизии остановил белых и помешал вторичному занятию Орла. Об упорстве и напряженности боев в ходе Орловско-Кромского сражения говорит тот факт, что корниловские полки потеряли до трети своего личного состава. Впрочем, не менее серьезные потери отмечались и в красноармейских частях, особенно, Латышской и Эстонской дивизиях, которые являлись основной ударной силой большевиков в этом сражении. Противоборствующие стороны напрягали все силы для достижения победы. Было отмечено даже применение химического оружия! Указывается, что по 4-му латышскому полку за час было выпущено до 380 снарядов, в том числе 16 химических.[141]Конница Шкуро и Мамантова не смогла сдержать напор масс буденовской конной армии. 24 октября белыми был оставлен Воронеж.

Растянувшийся от Киева до Туркестана тысячеверстный фронт оказался сломлен на своей вершине - под Орлом. В решительный момент на главном операционном направлении на Москву оказалось из всей двухсоттысячной армии ВСЮР около 10 тыс., а остальные были разбросаны по второстепенным направлениям, в том числе, например, на Астрахань, заняты борьбой с Махно и Петлюрой и так далее. Позже Белая армия уже никогда не добивалась успехов значительнее, чем во время "похода на Москву".

[• Рантье]

10. ОБОРОНА ЛИВЕН.



Еще 2 (15) октября командующий Южным фронтом А. И. Егоров приказал командарму 13-й А. И. Геккеру "согласованными действиями 42-й и 3-й дивизий овладеть Ливнами", одновременно ударив другими частями армии на Орел. После отступления корниловцев из Орла 7 (20) октября последовал приказ о сходящемся натиске на Ливны: 9-й стрелковой дивизией (начдив П. А. Солодухин) - от Орла, 3-й стрелковой дивизией (начдив А. Д. Козицкий) с 11 (24) октября - через Верховье и 42-й стрелковой дивизией (начдив И. Х. Паука) - со стороны Ельца.[142]

Сводная пехотная дивизия генерала Третьякова, основу которой составляли марковцы, все еще держалась, несмотря на неделю отчаянных боев, несмотря на значительно уменьшившуюся численность и страшную моральную и физическую усталость. Бои не прерывались ни на один день. Прошло теплое время и бойцы начали замерзать, не будучи достаточно экипированными. Плохо стало и с подвозом пищи.[143]

Хроника обороны Ливен такова: 12 (25) октября красные повели наступление на Ливны, на левый фланг 1-го полка, где стояла лишь комендантская рота в 250 штыков и отчасти Конная сотня. Наступление велось большими силами, но вяло: сдерживал туман и, очевидно, угроза удара во фланг со стороны алексеевцев.

13 (26) октября к комендантской роте спешила на помощь команда разведчиков, и прискакал полковник Блейш. Он сказал: "Дальше ни шагу!", и сам вступил в руководство боем.

В этот день все батальоны полка вели бои у Чернавы, и только ночью был снят 2-й батальон, получивший приказание срочно идти вдоль реки Чернавки для удара в левый фланг и тыл наступающему на Ливны противнику.

14 (27) октября марковцы, обороняющие Ливны, вынуждены постоянно маневрировать и перебрасывать батальоны с одного участка на другой, отбрасывая наступающие колонны красных. Положение на фронте полка грозное.

За три дня боев марковцы отошли на 12-15 верст, оказывая упорное сопротивление. Комендантская рота потеряла 117 штыков из 250.

Фронт Сводной дивизии проходил от станции Касторная, на которой стояла Марковская инженерная рота с двумя орудиями, на север вдоль реки Олым до слободы Чернава, откуда сворачивал на запад до пересечения железной дороги от Ливен на Верховье - протяжением 100 верст. Подразделения Сводной дивизии оказались отрезанными от Курска и лишенными прямой связи со штабом корпуса, которому непосредственно подчинялся командир дивизии Третьяков. Состав отряда генерала Третьякова был следующий: 1-й Марковский полк (до 1200 штыков), 2-й Марковский полк (до 1400 штыков), Алексеевский полк, сведенный в два батальона (до 800 штыков), и конная сотня 1-го полка (150 сабель). Это были все силы, которыми располагал Третьяков, так как инженерная рота уехала в Курск. На этот отряд белых напирали 3-я и 42-я стрелковые дивизии, отдельная стрелковая бригада и бригада конницы, не считая резервов - отряда матросов и других мелких соединений красных.[144]

Вот что вспоминал о тех днях офицер Добровольческой армии Виктор Ларионов: "До Ливен мы не дошли и попали в новые бои. Эти бои в лесистой местности были трудны. Красная пехота была многочисленна и, чувствуя перевес, упорно напирала на наши поредевшие цепи.

- Понимаете, - говорил молодой командир одного из Марковских батальонов, - вот вчера выкупались в Сосне… Мы пошли в наступление. Красные - навстречу. Мы -"Ура! В штыки!" Раньше они бы побежали, а теперь, не тут-то было. Кричат - "Ура" и тоже в штыки, а их-то в четыре раза больше. Ну, и выкупались… Бррр… Вода-то ледяная.

Молодец-командир батальона смеется, скалит ровные, белые зубы, поправляет башлык, - ему все нипочем!

Горячий бой… Я только что попал под разрыв шрапнели и удивляюсь, как остался жив. Вокруг пули взрыли землю, переранили лошадей, поломали шанцевый инструмент около орудий. Мое орудие заклинилось, и приехавший с участка Второго взвода капитан Михно приказал вывезти орудие в Управление дивизиона и выбить там, в технической части, заклинившуюся гранату.

Дорога лежала на Ливны. Но когда мы пришли в Ливны, хозяйственная часть дивизиона и мастерская уже ушли на юг, и я решил вернуться к батарее".[145]

15-16 (28-29) октября продолжались бои с применением артиллерии. Красные, используя кавалерию и усилив артобстрел, несколько потеснили белых, но очевидного преимущества пока не имеет никто. С обеих сторон ощутимые потери.

17 (30) октября 2-й Марковский полк получает приказание оставить слободу и отойти на 60 верст, к станции Касторная. Становится понятно, что началось отступление.[146]

Части генерала Третьякова начали отступать, ведя беспрерывные арьергардные бои и, временами, нанося красным ощутимые контрудары. Учитывая, что основным стратегическим направлением оставалось орловское, командование Добровольческой армии отводило войска к Ливнам и продолжало ожесточенное сопротивление под Змиевкой. К 19 октября (1 ноября) фронт приблизился к городу на расстояние 10-20 верст, охватывая его с северо-востока и востока.

Несмотря на заявления населению о стабильности обстановки, 20 октября (2 ноября) белые оставили Ливны,[147] в которые первым пришел 371-й стрелковый полк 42-й дивизии красных. Оставление оказалось не временным и не случайным. Однако кровопролитные бои под городом еще продолжались.

22 октября (4 ноября) ночью марковцы услышали оружейную стрельбу в северном направлении и недоумевали о ее происхождении. Приехавшая из штаба полка связь сообщила: это ведут бои крестьяне, не желающие оставаться у красных и пробивающиеся к Добровольческой армии. Всю ночь в расположение марковцев пробирались крестьяне. Только на 1-й батальон, стоявший у реки Олым, за трое суток вышло около 400 человек. Они просили зачислить их в ряды, дать оружие. Но включали только по числу имеющихся винтовок. "Почему не проведена своевременно мобилизация?" - говорили марковцы, - "Красные ее проводили в прифронтовой полосе. А как нам нужно было бы пополнение и, тем более, такое верное".[148]К сожалению, благоприятное для мобилизации время было безвозвратно упущено.

Как отмечал в своем интервью ливенскому телеканалу "Над Сосной" историк Белого движения В.Ж. Цветков на семинаре, проходившем в Ливенском краеведческом музее: "Ливенские крестьяне не пошли с марковцами до конца. Они прошли с марковцами до границ Донбасса, а далее решились вернуться назад".[149]Дальнейшая судьба ливенцев-марковцев неизвестна.

Через несколько дней, измученные и обескровленные беспрерывными боями, добровольцы были отброшены на 35 верст к юго-востоку от Ливен. А в городе началась "резня всех, кто сочувствовал белым".[150]

Подвижные соединения Красной армии принялись преследовать и громить отбившиеся от основных сил подразделения добровольцев и беженцев. Красноармеец Владимир Балашов, служивший во втором эскадроне 1 кавалерийского полка, вспоминает: "Все станции были забиты эшелонами с удирающими белогвардейцами. На станции Мармыжи мы перехватили один такой эшелон. В одной из теплушек обнаружили несколько священников. Попы умоляли не трогать их, так как они, мол, мирные люди. Но обыск показал, что у попов в теплушке были и винтовки, и патроны, и другое воинское снаряжение. Так что против большевиков они воевали не только "словом божьим".[151]Что было дальше с плененными священнослужителями автор не сообщает, но, судя по тону публикации, их вряд ли отпустили с миром…

Думается, что только наивный простак может поверить, что группа батюшек могла разъезжать с таким арсеналом! Наверняка в переполненном составе кроме беженцев ехали и военные чины. Логично предположить, что когда на станцию ворвалась красная кавалерия, солдаты и офицеры, покидая теплушки, могли в возникшей суматохе и панике выронить или побросать оружие. Едва ли и красноармейцы не понимали этого. Но кому было до этого дело?

Отход добровольцев от Ливен, в свете общей обстановки на фронте, был единственно возможным решением, но этим создавался плацдарм для широкого наступления Красной армии.



11. ВНОВЬ ПОД ПЯТОЙ СОВЕТОВ.



Находясь на периферии Орловско-Кромского сражения, Ливны достаточно долго были заняты белыми частями и почти не пострадали, так как боевых действий на территории города практически не велось. Жители города и уезда, измученные террором большевиков, в массе своей были рады приходу добровольцев и, даже столкнувшись с рядом разнузданных выходок, в целом отношение к ним не изменили. В Ливенском уезде практически не отмечено враждебных действий к белым. Напротив, многие ливенцы пополнили ряды белых частей. Как отмечает в своей статье Р.Г. Гагкуев: "(…) подобного массового поступления крестьян в части белых в других регионах не наблюдалось".[152]

Конечно, такого большевики ливенцам простить не могли. Первые репрессии последовали, как только Красная армия вошла в Ливны (см. выше - К. Т.). 6 ноября в городе возобновилась работа советских и партийных органов власти, а 20-го числа состоялся съезд Советов, символизирующий окончательное возвращение и закрепление власти большевиков.[153]

Социально-экономическое положение в Ливенском уезде за время революционных потрясений и боев между Красной и Белой армиями тоже изменилось, хотя, возможно, эти изменения не были такими разительными, как в других губерниях. Мирных жителей, погибших в боях и революционном хаосе было еще относительно немного, и это не привело к какому-либо уменьшению населения уезда. Но, благодаря экспериментам большевиков, экономика города и уезда пришла в упадок. Количество работающих промышленных предприятий к 1920 году сократилось на треть, а количество работающих на них - более чем в пять раз.[154]

13 октября 1921 года в Ливнах создается специальный лагерь системы ГУЛАГа. Сюда из переполненного орловского лагеря №1 были переведены следующие категории заключенных: офицеры Белой армии, офицеры польской армии, солдаты петлюровской армии и махновцы, гражданские лица; содержались здесь и женщины. Кроме перечисленных, из Тамбова прислали 210 человек - участников мятежа 1918 года, осужденных за бандитизм. В рассчитанном на 200 человек лагере содержалось 300 заключенных.

Им инкриминировались самые различные обвинения, от "контрреволюционной деятельности" и "службы в Белой армии" до "как подозрительная личность". Отмечается, что ввиду несоответствия санитарно-жилищных условий нормам, в ливенском лагере были распространены болезни.[155]

Круг лиц, подвергавшихся репрессиям, все более расширялся. Чем больше крепла власть, тем шире становились репрессии.



12. ПУТЬ ОТ БЛЕСКА ПОБЕД К ПОРАЖЕНИЮ.



6 ноября дроздовцы отступили от Брянска. Началось повсеместное отступление Добрармии и ВСЮР. Однако начавшееся отступление командование Белой армии рассматривало в те дни еще как временное. В интервью харьковским газетам ген. Май-Маевский заявлял, что "предвидит скорый перелом противника". В середине ноября Ставка потребовала от Добровольческой армии нового наступления на фронте Ливны-Орел-Брянск. Но войска были уже настолько потрепаны и ослаблены непрерывными сражениями, что нереальность наступательной операции скоро стала для всех очевидной.

На Кубани возник заговор Быча и Калабухова, который пришлось спешно ликвидировать ген. Покровскому. В Крыму появились шайки "самоопределяющегося" капитана Орлова. Между Деникиным и Врангелем возник открытый конфликт. В марте 1920 года был потерян Кавказ. Остался один Крым, где армией командовал уже близкий к нервному расстройству ген. Слащев. В этих условиях генерал Деникин сложил с себя звание Главнокомандующего и передал судьбу подчиненной ему армии на решение Военного Совета. Последний выбрал Главнокомандующим генерала Петра Николаевича Врангеля.

Приняв командование в исключительно тяжелых условиях, когда трудно было даже говорить о продолжении борьбы, генерал Врангель уже одним этим заслужил любовь и уважение как армии, так и общественности. Он показал себя отличным организатором. В короткое время было реорганизовано гражданское и военное управление, восстановлен дух войск, достигнуто соглашение с казаками, избегнуто финансовое банкротство, разработан план на случай эвакуации, а также разработана и проведена земельная реформа! Но было уже слишком поздно… Международное положение было очень сложным - вчерашние союзники постоянно "ставили палки в колеса". В отношении военных операций следует отметить: занятие Северной Таврии, десант на Кубани и Заднепровскую операцию. Но в ходе наступательных операций Врангеля ждала та же "ловушка", что и Деникина - немногочисленная Русская армия не могла удержать растянувшийся фронт. В середине октября 1920 г., под напором Красной армии, белые отступили за Перекоп. В третью годовщину Октября начался штурм перекопских укреплений. Уже к вечеру 10 ноября генерал Кутепов телеграфировал в Ставку, что укрепления прорваны. Вскоре после падения Перекопа был реализован план эвакуации. Врангель покинул пристань Севастополя одним из последних 14 ноября 1920 года. Эскадра из 126 судов покинула родные берега. Последний период Белой борьбы на юге России завершился.

На Северном фронте успеха развить не удалось, и 4 февраля 1920 года большевики начали наступление на Двинском фронте. 13-15 февраля развернулись решающие бои. Стрелки 4-го Северного полка дезертировали, и 16-18 февраля фронт распался. Утром 19 февраля командование армии и правительство покинули Архангельск. 21 февраля произошел большевицкий мятеж в Мурманске. 23 февраля войска Мурманского района отступили к финляндской границе. Отдельные части Северной Добровольческой Армии продолжали сопротивляться до конца марта 1920 г.

Северо-Западная армия несколько дней вела упорные бои на Пулковских высотах. Но наступление захлебнулось, главным образом, вследствие предательства вчерашних союзников по Антанте и авантюры П. М. Бермондта-Авалова, погубившего в бессмысленных боях Западную Добровольческую армию. Ко всему прочему в отступающих с непрерывными боями частях вспыхнула эпидемия тифа, которая косила добровольцев похлеще красноармейских пулеметов. Подразделения Северо-Западной армии после тяжелого отступления оказались, главным образом, на территории Эстонии, где ее вчерашние союзники, эстонцы, стали разоружать и убивать чинов армии, запирать их в тюрьмы и концлагеря. С беженцами из Петроградской области прибалты обращались хуже, чем со скотом. 22 января 1920 года Юденич издал приказ о роспуске армии. Позднее часть северо-западников вошла в ряды Русской народной Добровольческой армии Булак-Балаховича и Б. Савинкова, действовавшей в Белорусском Полесье в 1921-1922 годах.

1 ноября 1919 года была оставлена столица "Белой Сибири" Омск. Приближалась катастрофа. После падения Омска начался знаменитый тысячеверстный "Сибирский Ледяной поход". Верховный Правитель Колчак принял план генерала Каппеля отвода войск за Енисей. По пути отхода белых преследовали мятежи и измены. 7 января 1920 года остатки колонн Каппеля переправились через Енисей. В ночь на 13 января 1920 года Колчака, его конвой и эшелон с золотым запасом России захватил эсеро-меньшевистский Политцентр и выдал большевикам на расправу. 7 февраля большевицкий ВРК, опасаясь освобождения Колчака, расстрелял его. В марте 1920 года каппелевцы, сумевшие уйти за Байкал, дошли до Читы и объявили о своем подчинении атаману Семенову. Они воевали до конца 1921 года в составе новообразованной Дальневосточной армии. Но и после ликвидации большевиками т. н. "читинской пробки", Белая борьба продолжалась в Приморье до октября 1922 года под руководством Воеводы Земской рати и Правителя Приамурского Земского Края генерала М. К. Дитерихса. Неудачи на фронте заставили начать эвакуацию и из Приморья. 1 ноября 1922 года - дата конца Белого движения.

В завершение следует упомянуть еще о походе Якутской добровольческой дружины под командованием ген. Пепеляева, и о его попытке поднять восстание в Восточной Сибири. А также о походах барона Унгерна, поставившего себе цель "восстановление законных династий во всем мире". Но эти последние очаги сопротивления были подавлены превосходящими силами Красной армии.



ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ.



Почему же Белое дело потерпело поражение? И что в те осенние дни 1919 года помешало ВСЮР совершить эти "три корниловских перехода" и дойти до заветной цели - Москвы?

Советские оценки гражданской войны изобилуют утверждениями, что белые проиграли потому, что народ России сделал свой "социалистический выбор". Однако народ в подавляющем большинстве соблюдал нейтралитет и не желал гражданской войны. Большинство обывателей плохо понимали суть политических программ и чурались политики. Воевали лишь активные меньшинства российского общества, они и принимали сторону белых или красных. Так что первейшая причина - слабость гражданского общества.

Большевики действовали двояким оружием: военной силой и динамитом идеи. В отличие от белых, красные готовы были идти на безоглядную демагогию и безоглядное насилие, использовали возможности поголовной мобилизации. Из 130 тысяч царских офицеров более 30 тысяч согласились у них служить (в том числе около 20% офицеров Генерального штаба), но по убеждениям пошли далеко не все, многие решились на сделку с совестью, чтобы их семьи не были расстреляны, а они сами перестали быть "лишенцами" и могли вернуться к своей профессии. Такими приемами за два года была набрана регулярная Рабоче-Крестьянская Красная Армия, в 10 раз превосходившая по численности Белую. Советские учебники о гражданской войне пытаются убедить нас в обратном. Источник "Гражданская война в СССР" (Москва, 1986, стр. № 16) утверждает, что все вооруженные силы интервентов и внутренней контрреволюции насчитывали к весне 1919 года 511 тысяч штыков и сабель, а если считать вообще всех находящихся под ружьем на территории бывшей Российской империи, то свыше миллиона. Численность РККА в указанный период оценивается в 383,3 тысячи штыков и сабель, 1697 орудий, 6561 пулемет. Но эти цифры очень лукавые! Так в "белогвардейцев" они зачисляют и Петлюру, и представителей басмачества, и т. п., которые, на самом деле, воевали и с красными, и с белыми. А в статистике красных войск вряд ли учитываются, в полном объеме, многочисленные интернациональные, повстанческие, партизанские армии, а также отряды ВЧК и вооруженные отряды коммунаров. Но дезертирство в среде мобилизованных красноармейцев было очень велико, не редки были и случаи перехода на сторону белых. Гораздо надежнее были иностранцы - так называемые "интернационалисты", попросту, иностранные наемники. Советская историография часто обвиняет белых в том, что они были "прислужниками интервентов" (которые, кстати, в боях с красными почти не участвовали), но "скромно" умалчивает о том, что на стороне красных воевали целые армии китайцев, венгров, немцев… К лету 1920 года интернациональные части красных насчитывали от 182 до 250 тысяч. Кроме всего прочего, у красных было преимущество центральной позиции, обладание запасами царской армии и железнодорожными узлами.

Зародилось Белое движение на отрицании большевизма и ненависти к нему. Это было патриотическое движение, но не идеологическое. Белые несогласованно нападали с окраин и зависели от снабжения со стороны ненадежных союзников по Антанте. Не умели найти общий язык с национальными правительствами Польши, Финляндии, Эстонии, выступая с позиции "Единой и неделимой". Часто вожди Белого движения не проявляли достаточной твердости духа и политической дальновидности. Военные круги были беспомощны в делах гражданского управления и в политических вопросах, отсюда страх перед принятием тех или иных решений, ссылка на "непредрешенчество" - то есть решение всех вопросов в будущем - Учредительным Собранием. В белые правительства часто допускались политики с социалистическими взглядами, а то и откровенные авантюристы. В результате этого белый тыл был развращен, и до Врангеля практически нигде не было дельной гражданской администрации. В распоряжении Верховного Правителя адмирала Колчака оказался золотой запас России, но им так и не сумели толково распорядиться. Политическая программа белых была туманной, практически во всем провозглашался принцип "непредрешенчества". Что, однако, дает основание смело заявить - они никогда не были реакционерами, стремившимися во что бы то ни стало вернуть Россию во времена абсолютной монархии. Но нужно было учитывать специфику гражданской войны и понимать, что лозунги занимают в ней не последнее место. Народ, сбитый с толку всем происшедшим, занял выжидательную позицию в отношении белых, надеясь на разрешение ими наболевших вопросов о земле, труде и т. д. Универсальное "непредрешенчество" ничего народу не говорило и не могло увлечь его на борьбу. Однако дело было даже не в этом, а в том социально-психологическом разрыве, который был унаследован от царских времен и который отделял образованные слои от простонародья. Реформы во времена царской России запоздали, но и их помешала завершить Великая война. А вслед за ней, революция в октябре окончательно расколола общество.

Крестьяне, а отчасти и казаки, воевали сами по себе, за свои местные интересы. Интеллигенция, офицеры, студенты и гимназисты воевали в Белых армиях ради ценностей Великой России. Таким образом, существовали как бы две параллельные антибольшевицкие армии, которые так и не сумели вовремя рассмотреть самого главного общего врага, и в этом трагедия гражданской войны.

Нет сомнений, что все же часть тяжести неудач Белого движения следует отнести за счет стратегических ошибок. Многие военные специалисты указывают на "Московскую директиву" Деникина, направление на Вятку-Котлас Сибирской армии и т. д. Как уже указывалось, немало зла принесла двусмысленная, не оправдавшая возлагавшихся на нее надежд политика союзников.

Возвращаясь в осенние дни 1919 года на территорию Орловской губернии, отметим, что чисто тактически захватить Москву, может быть, и не составило бы большого труда. По донесениям разведки от Орла до Тулы путь белым не преграждали сколько-нибудь серьезные силы. Но "последний рывок" кутеповского корпуса на Москву мог стать и "последним" для самого корпуса. Ведь на его флангах уже сосредотачивались мощные ударные группировки советских войск, и их нельзя было игнорировать. Для последнего удара просто не хватило наличных сил. Надо учитывать и то, что за время этих жестоких и кровопролитных боев резко возросли потери, особенно в добровольческих частях. В ходе сражений выбивались самые стойкие, идейные и умелые офицеры. Это заставляло командование "цветных" частей все в прогрессирующей степени прибегать к мобилизациям, а часто, прямо в боевой обстановке, пополняться только что взятыми в плен красноармейцами. Это, несомненно, снижало боевой потенциал Добровольческой армии, и в октябре 1919 года, конечно, это были уже не те, воедино сцементированные идеей, ударные полки профессиональных военных. В тылу формировались многочисленные новые полки и дивизии, но на фронт пополнения приходили с большим опозданием и немедленно шли в бой. В первых же сражениях подобные "подкрепления" зачастую сразу сдавались в плен или дезертировали. Главная причина - нежелание мобилизованных и военнопленных, а именно они составляли основную часть новых пополнений, воевать вообще и уходить далеко от родных мест вместе с отступающими белыми войсками, т. к. эта служба не воспринималась ими как "долг перед Родиной". Ведь гражданская война - это не борьба против внешнего врага, а как бы "внутренний спор" русских. Прифронтовые мобилизации в гражданской войне оказывались эффективными, когда армия наступала и одерживала победы, но этот благоприятный момент был командованием ВСЮР безвозвратно упущен.

Не последнюю роль в провале "похода на Москву" сыграли и разногласия в Белом стане. К тому времени набирал силу казачий сепаратизм, и казаки массами дезертировали.

Немало помог красным и рейд Махно по тылам ВСЮР. Командованию пришлось в спешном порядке перебрасывать с фронта несколько полков для разгрома "махновщины", причем в кульминационный момент, когда на счету был каждый штык. Как "отблагодарила" за эту помощь батьку Махно Советская власть, мы все хорошо знаем…

Еще одна причина неудачи - отсутствие прочного тыла. В гражданском управлении царили хаос и неопределенность. Вместо ожидаемой стабильности и порядка население юга России видело ту же разруху, что и при других режимах (только на Украине их сменилось около 10), и не испытывало больших симпатий к Белой власти.

Безусловно, все вышеперечисленные изъяны могли быть ликвидированы при большей устойчивости фронта и больших сроках существования Белой власти, но быстротечный характер гражданской войны внес свои коррективы…

Увы! "Последний довод королей" остался за большевиками.

[• Лоэнгрин]

    Еще одна причина неудачи - отсутствие прочного тыла. В гражданском управлении царили хаос и неопределенность. Вместо ожидаемой стабильности и порядка население юга России видело ту же разруху, что и при других режимах (только на Украине их сменилось около 10), и не испытывало больших симпатий к Белой власти.

Вот она - причина. Безверие погубило народ и обрекло его на страдания и пустое небо.
Верь народ до конца в Бога и самодержавие - белая гвардия победила бы. Как было бы дальше - одному Богу известно.
Известно лишь, что Колчака не поддерживало правительство США, а Сталин воспроизводил программу, которую с меньшими потерями наверняка бы осуществил Верховный Правитель

--------------------

Даже боги иногда ошибаются
Пабло Эскобар