Кумиры минувшего, случается, падают с пьедесталов, вкусы меняются, восторги сменяются привычкой, а за дымкой уходящего все труднее различать истинные, не подвластные времени ценности. Многие персонажи надолго, а то и навсегда остаются в тумане неполного и неточного знания. Сказанное в значительной мере относится к художнице, известной под именем "Маревна"- Марии Воробьевой-Стебельской. Но в отличие от большинства русских художников, проживших и окончивших жизнь за границей, она создала свои лучшие произведения в последние годы творчества. В Третьяковской галерее открылась выставка художницы – впервые в России.
В 1912-м, когда она впервые приехала в Париж, ей было всего 20 лет. В пестрой и бурной жизни парижской богемы 10-х годов Маревна, кстати, псевдоним ей придумал Максим Горький - скоро стала довольно яркой и заметной фигурой. Ее тогдашний круг – Пикассо, Модильяни, Сутин. Цадкин, Волошин… Монпарнас – "Да не войдет сюда тот, кто не художник"…очень скоро стал "своим"…
Ранние парижские вещи, несомненно, настояны на кубизме – немногие известные работы той поры свидетельствуют не только о профессионализме, но о вкусе и крепнущей индивидуальности. Уже в ту пору она работает как бы "внутри искусства", ища не столько в жизни, сколько в картинах, скульптурах, спектаклях материал для осмысления и реализации на собственных холстах. Уникальность эволюции художницы во внезапном и странном после кубистических опытов обращении к неоимпрессионизму. И все же из всех художников русской эмиграции Маревна воспринимается как мастер середины века, чьи работы 50-60-х годов наиболее значимы. На выставке в Третьяковке представлены 50 работ, в которых – все этапы творчества Марии Воробьевой-Стебельской.
Наталия Курникова, организатор выставки: "Фактически коллекция, показанная здесь, в основе своей собиралась Оскаром Гезом, основателем и владельцем музея Пти Палы. Часть работ удалось собрать в Москве и часть привезти из Женевы".
"Все новое, дабы быть признанным, нуждается в том, чтобы умерло как можно больше дураков; мы выражаем пожелание, чтобы это произошло как можно скорее" - так отозвался о творчестве Маревны прославленный писатель и критик Феликс Фенеон.
Она была счастливее многих. "Возвышенное откровение" было ее частой гостьей, а она сохранила его в картинах, обретающих ныне новую жизнь.
В плеяде блистательных художников русского зарубежья творчество Маревны (Марии Воробьевой-Стебельской) занимает особое место и только сейчас обретает в нашей стране известность и репутацию, соответствующие его масштабу. Осенью прошлого года Государственная Третьяковская галерея организовала показ картин художницы. Вышли из печати каталог этой выставки, читатели получили замечательную книгу ее воспоминаний. Наш обостренный интерес к творчеству художницы связан и с тем, что родилась она, как указано в автобиографии, «близ Чебоксар».
В книге ее воспоминаний «Моя жизнь с художниками «Улья» большинство глав посвящено «пьянящему угару Парижа». Но и чебоксарский период, думается, оставил в памяти Марии особый след: «Когда я думаю о своем детстве, я будто снова вдыхаю аро-маты дикой степи, сырой древесины на берегах Волги и Казанки, запахи бескрайнего ле-са, опавших листьев, осени. Я родилась в деревне близ Чебоксар, в то время небольшого провинциального городка Казанской губернии, теперь это столица Чувашской социалистической республики. Я совсем не помню своей матери. Знаю только, что, когда я была совсем маленькой, она ушла, а меня оставила отцу, потому что была очень бедна. Сестру, на три года старше, она забрала с собой, мой брат, хилый и болезненный ребенок, умер в младенчестве. Расти без матери – большое несчастье, особенно для маленькой девочки.
Ярче всех в памяти сохранились мой отец, Бронислав Викентьевич Стебельский, польский аристократ, служивший по лесному ведомству, и моя старая нянюшка в черном хлопчатобумажном платье и белом платке, которая рассказывала на ночь чудесные сказки. Отец часто уезжал с инспекцией – он был обязан следить за тем, чтобы местные татары, черемисы и чуваши не вырубали без разрешения лес и не отстреливали слишком много дичи.
Когда я подросла, отец сажал меня на лошадь, и мы отправлялись в лесничество, где у отца в коробках хранились разноцветные бабочки, жучки, гусеницы. Он мог многое рассказать о лесе, о разных зверях и птицах, но мне больше нравились нянины сказки, в которых открывался мне тайный мир фантазии...».
Пожив некоторое время на Кавказе и окончив школу в Тифлисе, она поступила в Строгановское училище технического рисования (г. Москва). Затем молодая художница едет в Рим, оттуда – на Капри. Здесь состоялось знакомство с Максимом Горьким. «И нравственно, и физически он был на голову выше всех остальных, – пишет Маревна в своих воспоминаниях. – Я боготворила его дар рассказчика, его способность веселиться, его русскую душу и сердобольность. Он, как мне кажется, был растроган моим восхище-нием и относился ко мне с симпатией, оказывая свое покровительство. Как-то вечером он заговорил со мной о своем детстве, о своем суровом, безжалостном деде, который бил его, маленького, до крови. Я рассказала ему о себе, о моих первых уроках жизни и ее жестоко-сти. Именно Горький посоветовал мне подписывать картины «Маревна» – именем мор-ской царевны из русской сказки. «Ни у кого никогда не будет такого имени, – сказал он, – гордись и оправдай его».
Горький говорил молодой художнице: «Поедете в Париж – угорите». Но девушка не послушалась. «С первых дней жизни в Париже я заметила, что художники любят работать вме-сте. С одной стороны, это объяснялось возможностью в складчину заплатить натурщице за сеанс, но были и причины психологического свойства. Когда работа заканчивалась, здесь всегда можно было выпить и закусить. Сюда часто заглядывал Сутин, весь перепач-канный и пропахший масляной краской. Приходили и другие: горячие дискуссии о жи-вописи затягивались до вечера. Иногда, заглянув туда, я оказывалась в густом сигаретном дыму, среди разгоряченных вином и разговором друзей...» Да, в Париже 1912 года трудно не растеряться. В богемных клубах появлялись Пикассо, Чаплин, Эренбург, Шагал, Волошин, Луначарский, Троцкий, Ленин.
«...К двум часам ночи веселье достигало своего пика. Возбужденные от выпитого вина, раскрасневшиеся, запыхавшиеся танцоры уже начинали спотыкаться, а взрывы сме-ха становились всё громче. Славяне любят петь, – возникал импровизированный хор, к которому я тоже часто присоединялась. Какой красоты это были песни! Тоска по Родине, мечты, страдания – русские песни выражали все эти чувства, и присутствующим они очень нравились. В возбужденной атмосфере бала, подогретой алкоголем, музыкой и танцами, возникало чувство всеобщего братства...»
Маревна быстро вошла в круг влиятельных парижских художников. Ее жизнь – это не только судорожно-веселый, наркотический Монпарнас. Она вовсе не преуспела в коммерческом отношении, муж уехал в Мексику, и она осталась с маленькой дочерью. Тысячи русских эмигрантов познали, что такое страх нужды и борьба за выживание. Ма-ревна занималась ручным ткачеством, делала расписные шали. Она хорошо знала старин-ную орнаментику.
В 1936 году Маревна покинула Париж и поселилась со своей дочерью на юге Франции. Последние годы она провела в Лондоне.
– Колоритный псевдоним Маревна я впервые обнаружил 10 лет назад, когда про-сматривал справочник «Художники русской эмиграции», – рассказывает главный храни-тель Чувашского художественного музея Георгий Исаев. – В местных архивах по понят-ным причинам не сохранились материалы, прямо или косвенно связанные с ее жизнью и творчеством. Но все же алатырскому краеведу А. Краснову по метрическим книгам уда-лось установить, какой населенный пункт имеет в виду художница, когда пишет «роди-лась в деревне близ Чебоксар».
На самом деле речь идет о городе Мариинский Посад. Когда появилась информация о показе картин нашей землячки в Государственной Третьяковской галерее, Г. Исаев обратился туда с письмом, чтобы и у нас были выставле-ны эти работы. Побывал в Москве и встретился с первым заместителем генерального ди-ректора «третьяковки» Лидией Иовлевой. Она подарила Георгию Геннадьевичу каталог выставки и книгу воспоминаний. К сожалению, показ картин Маревны, которые стопро-центно оказались в частных собраниях, оказался мечтой несбыточной. Возникли препят-ствия финансового порядка. Картины вернулись в Париж. Источник: "Республика"
ВОРОБЬЁВА-СТЕБЕЛЬСКАЯ Мария Брониславовна (псевдоним Маревна, Марья Маревна) (13.2.1892, г. Мариинский Посад – 4.5.1984, г. Лондон) – живописец.
Дочь польского дворянина Б.В.Стебельского, служившего лесным инспектором в Мариинском Посаде, и актрисы Марии Розанович.
С 1898 жила в Тифлисе (ныне Тбилиси), куда отца перевели по службе. Учась в гимназии, посещала Тифлисскую школу изящных искусств.
В 1910 поступила в Строгановское промышленно-художественное училище в Москве.
В 1911 побывала в Риме и на Капри у А.М. Горького, который и придумал ей псевдоним.
В 1912 поселилась в Париже, где училась у скульптора С.Ф. Булгаковского в Русской академии, вошла в круг художников и поэтов-завсегдатаев кафе «Ротонда» на Монпарнасе, подружилась с М.А. Волошиным, И.Г. Эренбургом, Б.В. Савинковым, О. Цадкиным, А. Модильяни, П.Пикассо и др. Писала картины в духе кубизма.
Принимала участие в салоне Тюильри (1912) и в салоне Независимых (1913). С 1915 по 1921 была женой великого мексиканского художника Диего Риверы (1886–1957). Их дочь Марика (1919–2010) – известная мексиканская танцовщица и актриса. В 1920–80 участница многих художественных выставок в Париже, Женеве, Лондоне, Нью-Йорке.
В 1960–70 написала крупно-форматные групповые портреты-триптих «Посвящение моим монпарнасским друзьям».
В 1974 исполнила монументальное полотно «Холокост».
В 1977 компания Би-Би-Си сняла фильм «Маревна и Марика».
Оставила три книги воспоминаний: «Жизнь в двух мирах» (Лондон–Нью-Йорк–Торонто, 1962); «Моя жизнь с художниками «Улья» (Нью-Йорк, 1974); «Воспоминания кочевницы» (Париж, 1979). В последней описала детские годы в Мариинском Посаде.