Книжные новости

[• Ешка]

Календарь


Bor G


Настенный календарь, отрывочный и яркий –
казался нам тогда он толстым и смешным,
в далёком январе, где свежие подарки,
и мама гонит в дом, и голуби над ним.
Олег, Серёга, Лев из третьего подъезда,
футбол до темноты и споры ни о чём.
На кухне календарь с решениями съезда.
И первые листки с дежурным Ильичом.
Отечество в дыму, в кармане вольный ветер,
сын дворничихи Сэм под стать ему почти.
И мы живём в стране, единственной на свете,
где розовый портвейн и в цвет ему – мечты...

Срываются листки с ненужным расписаньем
движения светил и праздников мирских.
В апреле ни к чему уже готовить сани,
ускорилась страна, проснувшись от тоски.
Лев бросил институт, весна тому виною,
Серёга свой филфак ругает за глаза.
Олег зубрит иврит, чтоб выехать с женою,
а Сэм познал Стамбул, Варшаву и базар.
А мама от газет в восторге. И журналы...
И, кажется, любовь, и клятвы до зари.
Листки идут в отрыв, как годы, по безналу.
И всё ещё кружат над домом сизари...

Он сильно похудел. Всему виною лето,
отрывками, и мир с повадками, как тать.
Листки календаря летят как эполеты
у тех, кто не умел два раза присягать.
Серёга – репортёр, прожектор катастрофы,
в Москве прописан Сэм – и видел всех в гробу.
Олег несёт свой крест в окрестностях Голгофы,
а Лев пропал в горах под городом Кабул.
То "Джип", то "Мерседес" – в берёзку ли, в осину.
Стран много, два пути: аптека и фонарь.
А мама пьёт настой и чаще просит сына
быть твёрже и трезвей, поскольку всё как встарь...

И не до голубей в осеннем небе низком.
Мы вышли на рубеж, когда уже с горы.
Проклятый календарь, листы уносит списком.
А кажется вчера... Но это до поры.
Олег ушёл в себя, Сергей уже за штатом,
Лев выплыл в Анкаре, и звать его Ахмед.
Семён Петрович стал народным депутатом,
хоть путает офшор, офсайды и обед.
Скрывает слякоть дней несбывшегося груды.
Подарки в юбилей, подачки всё черствей.
А мама видит нас, наверное, оттуда...
Как пёстрые листки в сгорающей листве...

Дыхание зимы. Последние страницы
на серой и пустой изнанке у плиты.
В далёком январе надежды, судьбы, лица:
казались – на века, и с вечностью на "ты".
Мы брали этот мир, наверное, на вырост.
Ребята, где же вы? Нам надо доиграть...
Но всё, что позади – хоть оторви да выбрось.
А дома – интернет, усталость и кровать.
И скоро новый год, да не по наши души.
И новый календарь, но рвать его не нам...
А мама ждёт всегда. И вечно будет слушать.
Мы встретимся... Дождись...
Что скажешь?..
Тишина...

[• Ешка]

Когда...


Bor G


Когда под утро ты выходишь в этот мир,
тебя встречают, поднимают и качают.
Потом разводят, кто руками, кто речами,
пока ночами никого не утомил.
А ты хотел бы стать воителем добра,
добраться всуе до ответов и до сути...
Но – мутный день. Не судный он. Не обессудьте –
все те, кто ключ и нужный тон не подобрал.

Когда под солнцем с виду ясно и тепло,
все ждут обещанных чудес, хотя бы рая –
тебя куда-то, но почётно забирают,
а время – вовсе и не доктор, так, трепло.
И ты считаешь дни, когда настанет срок
для возвращения туда, где небо зримо,
где всё сработано ещё рабами Рима.
И так поныне, ибо вечность – не порок.

Когда под вечер обещают звездопад.
Танцуют все! Но это только в зале крики.
А ты один, такой особый и великий,
собрался с духом, но боишься выступать...
То непременно будет нечем это крыть,
найдутся ложки, не в шкафу и не к обеду.
На юбилеях всем придуманным победам
добавят сроки, и слова, и даже прыть.

Когда в двенадцать, под заветный бой часов
про завещание не думать неуместно,
а ты опять, по главной улице, с оркестром
ко сну отходишь, запираясь на засов,
то ни к чему стонать, страдать и уповать,
надежду, веру и любовь склоняя к тлену.
Когда-то было всё путём и по колено...
Поможет вспомнить всё унылая кровать.

Когда-нибудь приходит мудрость. И долги –
свои, чужие и священные коровы –
уже не греют, не маячат, лишь коробит,
когда услышишь: не проси, не верь, не лги,
не бойся тьмы – она по жизни погодит.
Но поздно. Лица и резоны рядом мнутся...
И как же хочется случайно разминуться,
когда под утро выйдет время уходить.

[• Ешка]

не теряйте любимых


Штуша-Кутуша


Не теряйте любимых под мартовским ветра плащом,
по осенней листве прошагав, не теряйте любимых,
и, заметив в толпе ненароком кого-то еще,
вспоминайте почаще тогда о своих половинах...
Не теряйте любимых, хоть сложно прожить без потерь,
и всегда расставанье покажет, как сильно хотим их...
Не теряйте ни завтра, ни в среду, ни в дождь, ни в метель!
Ну, а лучше вообще никогда не теряйте любимых...

[• Ешка]

пепел


Ленка Воробей



Страшны уже остывшие. Иду,
пинаю пепел, в стареньком аду,
где всё ещё плющом увиты двери,
а в них – старушка, девочка, жена
и спичкой кнопка лифта сожжена
и плачут то ли дети, то ли звери.

Невольно ёжась, чувствуешь края
всех стен. Ну как же! Родина моя!
Не сказка… Но как будто соты гномов -
знакомые балконные склады,
где море лыжно-саночной беды
хранит хрустящий привкус переломов.

Иду, пинаю пепел, фаберже
не поднятого солнца, гаражей
коробочки. И строчка навязалась:
«От города остался огород»
Ну что попишешь… счастье, это – рот,
как многим здесь до смерти не казалось.

Потом они лежали все «вальтом»,
верней – «валетом», а совсем потом
светлели, будто выждали потопа.
Продлёнка мук.
Знакомые врачи.
Плохие и хорошие.
Молчи.
Нет ада хуже искреннего трёпа.

И никому о детстве. Никогда.
Сожрут и не подавятся… балда,
какое – быть? Какая речка-волга…?!
Сама забыла, как кричала – «днесь!»?
Заткнись и помни. Потому что весь
ад в – памяти.
Но это ненадолго.

Прелестный ад, вчерашнее хи-хи,
столбы прямы, тупы, как женихи.
Сам Бог велел.
Какой кошмар.
О, Боже….
Иду, пинаю пепел, ать и два,
в кармане – спички, соль и голова
(набор, чтоб выжить не ахти… но всё же)

И не на что богатство обменять,
ад, это – помнить, чувствовать и знать
о ягодах…не важно…а цветочки:
оладьи, вермишельки, огурцы,
водители, вредители, отцы,
«друзья навек», окурки, Кафка, почки,
теплицы, лица, нет, конечно да,
вода, вино, вино, вина, вода,
температура, тёплые носочки.

Кукушка заводная (на ключе)
с трудом проворковала – «время че»
и притворилась мёртвой на паркете.
Никто не в шоке. Пепел, смрад, уют.
-
Чудовища, как ангелы поют,
и кажутся красивыми
(при свете)

[• Ешка]

Ленка Воробей

-мартовский набросок-

"Смени пластинку – скорость, вера, дрожь. Не бойся… ты зимою не умрёшь. Зимой обидно – холодно..никчёмно… Балконно… замолчи: теперь…теперь… А летом будет некогда. Поверь! Шмели и одуванчики. И ровно дышать над полем будут небеса… Стратегия? Затянем пояса, нам пофиг дождь, безденежье и морок. Люблю тебя. Решим когда плясать. Я подолью росы тебе. Роса? Ну как обычно.. наша. Градус? Сорок.
-
Пронзив пылинкой ветхие века, оставив все таможни дуракам, космический выкашивая силос, пишу тебе, мой мёртвый Алексей, глухую ересь о живой росе, о том, что ничего не изменилось. Тебя и здесь полощут на чём свет... (тебя уже в программе школьной нет, ты старый алкоголик и до фени)... и всё здесь, Лёша так же и чадит и шут умён и царь его чудит и церковь не отбрасывает тени. Всё это Лёша из костей и жил, но рада, что ты дядя не дожил, до Никаса. Из этой пошлой сметы - бездарные певички и шуты, маратели бесхозной суеты, прожёванные рифмами поэты. Ну что тебе еще перевести? Как небо умещается в горсти? Как на холстине солнце спит посконно? Давно картины не рисует штиль. Две жопы, ухо, хобот - этот стиль, сегодня называется - иконой.
-
Мне мартово и холодно, но я, не постигая таинств бытия, переводила древний текст метели: "нет участи - летать, любить, лечить, Саврасова спасли его грачи?

А всё же хорошо, что - прилетели...

и если в письмах рыться - ерунда, и масло утекает как вода, и божий свет похмельями подкован, но хоть он пил, то совершенно смог..."
и перевод кончается...
Комок.
Не всё простое говорится - словом"

-
(отрывок из письма к А.К. Саврасову)

-
*С конца 1870-х годов Саврасов страдал алкоголизмом, в его творчестве появились мрачные мотивы. В 1882 году он был уволен из Московского училища живописи. (материал из википедии)

[• Ешка]

...моя малина в прошлом. В прошлом
Игрушки, ленточки и прошвы
Ручной работы, бабкин нрав,
Латынь и «русский» горьких трав.

...«молочный» мальчик едет, едет
на вороном велосипеде,
а на багажнике бидон –
железный витязь, князь Гвидон...

...ах, докторица, докторина!
Какая чудная ангина
Была в то время у меня!

...с ковра ушастых оленят
уводит на ночь олениха,
в лесу настенном тихо-тихо...
и допивает молоко
луна из чашки...

Далеко,
за ватной степью одеяла
родная Ба малину мяла
и разбавляла кипятком...

(с) Ксана Василенко

[• Ешка]

пусть наши принцы порой некрасивы...


Аглая Паюшина


пусть наши принцы порой некрасивы,
белые кони, как мерины сивы,
замки воздушны, и полкоролевства
не получить, хоть обещано с детства.
пусть соловьи не поют нам ночами
оды любви, не зовут нас отчаянно,
в дальние-дальние-дальние страны
тайные клады... а всё таки странно,
смотришь на бабочку в желтом халатике
будто уснувшую рядом доверчиво,
и понимаешь, что этого хватит,
чтоб улыбнуться пришедшему вечеру

[• Ешка]

Верочка



Мария Махова


Её видели, говорят – она собирала веточки, а потом раздавала их рядом с упавшим деревом.
Гладила его, укрывала какой-то ветошью, тряпочками, лоскуточками, хламом потерянным.

Напевала ему: люли-люли, усни моя деточка, а придут люди-люди, поедем с тобой на кладбище.
Это местная наша, из дома соседнего, Верочка. Её все тут знают, Верочка это наша.

(Люли-люли, солнце село,
будет так, а не иначе,
я ему сегодня пела,
я о нём сегодня плачу.

Люли-люли, ветка вербы
всё простит, за всё заплатит,
для неё танцует Вера
в час последний на закате)...

А у нас всё так, кто под зонтиком, кто под дождиком, а у нас тик-так, то по косточкам, то по темечку.
Её видели, говорят, у дома, где сад заброшенный, этот дом на слом, там кого-то искала Верочка.

Для неё-то жизнь, только день, и тот – танец, песенка. На ветру кружить, на миру чудить, не печалиться.
И она качает на тонких руках младенчика – одеялко нашла, свернула его – качает.

(Люли-люли пыль да пули,
люли-люли крест не рай,
люли-люли все уснули,
ну а ты не засыпай.

Люли-люли эти нити
протянули там и тут,
подросло сегодня дитя,
дитю ночью заберут)...

Её видели, говорят – несла на ладони зёрнышко, завернула в цветной платочек, потом в бумажку.
А у Верочки был сыночек, звала Серёженькой, улетел на звезду, ну а что там да как – не спрашивай.

И самим-то не знать, кому и когда положено, мальчик-с-пальчик, да где тот мальчик, легка дорожка.
А она ему шепчет: ты только не спи, Серёженька, а то серый волчок – за бочок, и в лес, – не вернёшься.

(Разгулялись гули-гули,
разлетались у реки,
люли-люли были пули,
стали дули-дураки.

Тихо, дети, спите, дети,
нынче небо через край,
ветер-ветер на планете,
кого хочешь выбирай)

[• Ешка]

восемнадцать, двенадцать, восемь


Мария Махова


По углам собирала силы, находила, но было сложно, в восемнадцать ноль-ноль накрыло: всё, ни шагу, ни шагу больше. Как в замедленной киносъёмке проплывали фонарь, аптека, эта улица – всё по Блоку, снова улица, много снега.

И картинки пришли из детства, ну а воздух колюч и гулок, выдыхай, никуда не деться, отпускай этот синий сумрак, не пугайся, ещё не время, выдыхай и иди, ты можешь, раздвигай этот мрак и тени…
Нет, ни шагу, ни шагу больше.

Нет, не страшно уже ни грамма, просто лечь, всё увидев ясно, шаг, ещё один, где ты, мама, нет, не бойся, я им не сдамся, ну какие там дни и годы, ни к чему нам об этом, рано, кто там, кто там за поворотом?.. Это тень моя, где ты, мама.

Это жизнь моя, это осень, это всё, что уже не свяжешь, восемнадцать, двенадцать, восемь, открывай глаза, дальше, дальше, эти скованные движенья, этот ветер в лицо несносный, эта жизнь, как одно мгновенье:
детство, юность и осень, осень.

Но когда безнадёжно-стыло, и уже нет надежд на чудо, я не знаю, какая сила нас вытаскивает оттуда, из зимы, из большого снега, на поверхность тебя выносит, заметая фонарь, аптеку, восемнадцать, двенадцать, восемь.

[• Ешка]

Пряничный домик


Илья Бестужев

На развилке путей, на распутьях белесых сугробов,
В неприкаянных снах, где дома бестелесны, как духи,
Где по лужам из соли дырявая шлёпает обувь,
А перчатки не в силах скрывать, как обветрены руки,

Там, где ветки деревьев пусты и скупы, как скелеты
Где асфальт видит сны чёрно-белых своих кинохроник,
У платформы стоит, ожидая неспешное лето,
В окруженьи сугробов невидимый пряничный домик.

Там тепло и уютно. Там кошки и бабочки вместе
Тихо водят со свечками танец теней в полудрёме,
В небесах облака - из пшеничного сдобного теста
Выпекают судьбу, засыпая под утро в истоме.

Там рассвет расцветает, стучась в леденцовые окна,
Превращая снега в круговерть зацветающих яблонь,
Рассыпаясь по стенкам подсолнечно-заячьим скоком,
Распускаясь жасмином в задраенных на зиму рамах.

...Вдоль перрона метель надувает февральские вирши,
Наметает тоску мне в подставленный ковшик ладоней.
Я в окошечко гляну. И тихо спрошу у кассирши:
Сколько стоит билетик до станции Пряничный Домик?

[• Ешка]

Выбор


Юлия Белохвостова


Мой ангел, сердце ноет от тоски:
в своё благополучие не верю
и чувствую затылком, как близки
мои непоправимые потери…

- Не бойся, только руку протяни,
и ты увидишь новый мир за гранью
привязанностей прошлых. Там они
останутся твоим воспоминаньем.

Мой ангел, высоко ли этот мир?
Я высоты боюсь, мне падать больно,
я, как корнями, проросла костьми
в привычку быть своей судьбой довольной...

- Иди со мной, я покажу тебе,
как ветка далеко цветёт от корня,
и в этой новой, радостной судьбе
ты станешь и покойней, и покорней.

Мой ангел, кто останется со мной?
Кого самой придётся мне оставить?
За новую судьбу какой ценой
мне заплатить? Я сомневаться вправе...

- Забудь своих сомнений горький вкус,
оставь свой страх, привязанность и жалость.
Ты никогда не скажешь: «я боюсь»,
и ты не вспомнишь, за кого боялась.

Мой ангел, я с тобой не полечу –
мне этот путь, увы, не по плечу…

[• Ешка]

Цветное и чёрно-белое


Ника Невыразимова


Я ненавижу сайт «Одноклассники».
Лица – как будто стёртые ластиком.
Только на детских фото, на школьных,
где не нацелен в лоб треугольник
(острый, любовный), не выглядят рыбами
люди, попарно лишённые выбора.
Страшный аквариум, мир Застеколья,
пачки картинок: это застолье –
пусть все увидят: еда – заглядение,
это у младшего был день рождения.
Здесь вся родня до седьмого колена.
Это Анталья, Венеция, Вена…
Яркие краски глянцевы, масляны.
Что же вы врёте? Вы же не счастливы!
Что же вы, что же? Глаза-то не врут.
Жизнь «за стеклом» – Одноклассники. ру.

А без стекла ты уткнёшься мне в маечку
детским лицом чёрно-белого мальчика.

[• Ешка]

Бывшие


Вера Сергеевна Бутко


Бывшие - звонки под коньячок,
Смесь упреков, лжи и извинений.
То, что раньше было горячо,
Отдает прохладою осенней.
С высоты прожитых тридцати
Можно плюнуть прошлому под ноги
И швырнуть ненужное "Прости!"
В мусорный контейнер по дороге.
Жизнь ушла вперед на сотни дней.
Я дышу другим и по-другому.
Я настолько той себя сильней,
Что мы с ней как будто незнакомы.
Связь оборвалась, за нитью нить,
День заполнен - подрастает чадо...
Что бы я хотела изменить
И вернуть? Да ничего не надо.
Бывшие - засохшие цветы,
Выцветшие, пыльные открытки...
Вынырнут на миг из пустоты,
Заберут забытые пожитки,
Спросят: "Как ты?", на плече всплакнут
И исчезнут, словно искры в дыме...

Так забавно: соли съели пуд,
А мне жалко десяти минут,
Проведенных в разговорах с ними.

[• Ешка]

Циник


Вера Сергеевна Бутко


Потом, так сказать, по прошествии
Все кажется глупым и мелочным,
Хотелось бы как-то торжественней,
Серьезно… А то как в примерочной –
«Фасончик не тот, цвет убийственный,
А нет ли такой же на молнии?»
Раз нет - разбежаться по-быстрому,
Ни слез, ни обид, ни агонии.
Ты больше не мальчик и с возрастом
Стремишься во всем к упрощению.
Что толку рвать волосы попусту,
Вымаливать чье-то прощение,
Кривиться от боли нешуточной,
Когда можно с пивом прохладненьким
На сайтах знакомств круглосуточно
Рассматривать телок в купальниках?
Вот так появляются циники,
На все находящие ценники,
Кому жалко тратить полтинники
На роз бесполезные веники.
Кто дарит, под видом романтики,
Дурехам, раззявившим варежки,
Пустые конфетные фантики,
Затем чтоб полапать и баюшки.
К таким не придет настоящая,
Огромная, яркая, алая
Любовь. Это чувство палящее
Остывшие души не жалует....

...Про удаль свою молодецкую
Другим претенденткам рассказывай.
А я, извини, как-то брезгую.
Какой-то ты весь… Одноразовый.

[• Ешка]

Я не любил его. Слепой


Алекс Климент


/ - Я не любил его. Как и он меня.
...Слепой обнимал себя за плечи. Глядя на него, Ральф не мог отделаться от ощущения, что видит заживо содранную кожу, распоротую оболочку защитного панциря. Чем бы это ни было на самом деле, Слепой сотворил это с собой сам./ © Мариам Петросян "Дом, в котором"


Я не любил его. Как и он меня.
Но не желал ему ни беды, ни смерти.
Я не хотел, чтоб он на исходе дня
Лёг и уснул.
Чтоб утренний летний ветер
Всех разбудил, а он не открыл глаза.

/Лучший - уходит рано, уходит молча
И не берёт в дорогу большой рюкзак./

Чёлка седая, взгляд исподлобья волчий -
Видеть не надо было, чтоб чуять в нём
Собственника, соперника, претендента.

Ведал ли он, с каким он играл огнём?
Знал ли, когда мерцающей красной лентой
Снился ему в кошмарах драконий хвост?
Он не сумел поймать своего дракона.
Чёрная зависть, трусость, коварство, злость
Бьют бумерангом. Это - законы Дома.

Я бы не стал других на него менять.
Время течёт, пора задышать бы вольно.

Я не любил его. Как и он меня.
Но не могу соврать, что уже не больно.